Мы здесь живьём. Стихи и две поэмы - Анна Николаевна Ревякина
Вот дорога на Тверь,
вот дубовая дверь.
Заперта ли, проверь,
заходи, посидим,
будет кольцами дым,
будет дочь или сын.
Ясноглаз, светлолик —
твой чудесный двойник,
дорогой ученик.
За окошками дождь,
может, всё-таки дочь,
да такая, чтоб в точь,
как звезда над Кремлём.
Хватит жить февралём,
мне не страшно вдвоём.
Високосный февраль —
он кривляка и враль,
временная спираль,
бесконечный мой круг.
Я люблю тебя, друг.
И Тверская вокруг,
разодетая в май,
так похожа на рай.
Так и знай, так и знай!
2016 год, Москва
«Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой…»
Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой,
на руках её часто носить, целовать твой прищур.
Я могла бы не просто сидеть над потерянной строчкой,
а гулять с нашей крохой среди неизвестных скульптур.
Догонять её ножки, обутые в сладкую вату,
заплетать ей косички из тёплых, пушистых волос.
Я могла бы гулять с нашей дочкой. Могла бы, могла бы…
Кареглазой девчушкой, глядящей на мир не всерьёз.
Я могла бы любить её чуточку больше, чем нужно,
но никак не сильнее того, что сейчас дребезжит
в моём голосе вязким комком неуклюжим
и вгрызается в гланды, и горлом саднит.
Я могла бы вот так же гулять с нашей маленькой дочкой,
на царапины дуть и, в букет, собирая листву,
восхищённо глядеть самым щедрым, услужливым зодчим
на малышку всецело, до кончиков пальцев, твою.
2009 год, Донецк
«Брести переулочком…»
Брести переулочком,
проситься под локоток.
Купи мне булочку
или какой цветок.
Гляди, как светятся
звёздочки над Кремлём.
Сытым – краюху месяца,
голодному – в горле ком.
Будешь ли моим дитятком?
Здешние ночи лгут.
Я не люблю политику.
Не ты в ней ведёшь. Ведут.
Видишь, мои окошечки,
жёлтым горит ночник,
давай помолчим, хороший мой.
Забудь, на что дан язык.
Улица под подошвами
похрустывает, что лёд.
В ладони моей – горошина,
в ладони твоей – народ.
И где-то за краем зрения
мир вертится, как юла…
Пожалуйста, не разменивай
молчание на слова.
2014 год, Москва
«Приготовь себя ветру, подставь ему свой хребет…»
Приготовь себя ветру, подставь ему свой хребет,
в глубине городской геометрии жизни нет,
только камень, глазищи зданий, кресты-кресты.
Ветер немощен и бездыханен внутри толпы.
Он не чует в границах города своих крыл,
его город в сквозняк и шорохи превратил —
вдоль заборов и тротуаров мести листву.
Никакого таинства и причастности к волшебству.
Приготовь себя ветру, представь, что ты ветряной,
погрузись в него деревянной своей головой,
словно в омут или в какой-то иной сосуд.
И надейся, всем сердцем надейся, что не спасут.
Говори с ним о тропах, хотя их для ветра нет,
он свидетель потопа и фразы: «Да будет свет!»
Говори с ним, но больше, чем слово, используй слух,
этот ветер, в известной степени, – свя́тый дух.
Он тебя приподнимет над стадом и большинством,
но ты снова, как в детстве, прячешься под столом
и боишься того, кто воет в печной трубе.
Мой хороший, не бойся, воют не по тебе.
2015 год, Москва
«А что будет завтра с нами?…»
А что будет завтра с нами?
Двумя бумажными птицами-оригами,
разъятыми океанами-материками,
прибитыми к потолку.
Что толку от разговоров и прочих пауз,
влюблённый по сути всё тот же пугливый страус,
и всё превращается в хаос, вину, стеклярус.
И в эту большую заманчивую тоску.
Когда от прощанья под утро немеют пальцы,
когда вымываются из организма песок и кальций,
слезает броня – твой лётный железный панцирь —
проржавленный тут и там.
Ты вроде всё тот же, но ходишь совсем иначе,
хохочешь до колик и тут же по-детски плачешь,
и мир то тускнеет, то вдруг несказанно ярче
становится по ночам.
Забытое чувство пожара или погрома,
когда, заглянув в себя, ты уже не дома,
а всё, что снаружи, – одна ледяная кома,
вечная мерзлота.
А всё, что внутри, – расплёскано и шипяще,
и есть лишь одно желание – видеть чаще,
и чтобы вкус поцелуя стал настоящим
на кончике языка.
2016 год, Москва
«Московская квартира окнами на восток…»
Московская квартира окнами на восток,
жёлтые шторы мечутся на сквозняке.
Май начинается с этих строк,
с этих же строк начинается утро в моей Москве.
Кофе по понедельникам – дезертир,
турку уже не отдраить, не оттереть.
На Новослободской мне обещали мир,
в районе Останкино мне предложили клеть.
Знакомься, это Василий, и он блажен.
Знакомься, это Евгений, и он велик.
Я прячу в солнцесплетении инструмент,
которым чуть позже озвучу страницы книг.
Мой маленький бог, мой ангел, мой свя́тый дух,
не спрашивай: «А чего бы хотела ты?»
Я, может быть, просто хочу улететь на юг,
подальше от этой праздничной маеты.
2016 год, Москва
«Я верю в бессонницу, в книги и в старый Арбат…»
Я верю в бессонницу, в книги и в старый Арбат,
я брёл по Арбату в июле, и был я богат.
Был страх мне неведом, и сам я был не ведо́м,
я шёл под мигающим небом, под чьим-то окном.
Я слышал, как в этом окне кто-то песенку пел,
так ветер блуждает порой в парусах каравелл,
где зорок огромный Колумб с головою Петра.
И всё это было со
