Псих из Крашти - Мара Вересень
Затем она сама забралась на телегу, перебрала и переложила свои вещи так, чтобы из двух сумок получилась одна. Большую часть флаконов она рассовала по карманам, благо с внутренней стороны куртки для этого имелись специальные кармашки, а в освободившуюся сумку сложила походный инвентарь и второй комплект сменной одежды. В случае чего, можно и бросить.
Какое-то время, недолго, со стороны сортира тянуло тьмой, отчего у Аманды волоски на коже привставали, порождая мурашечный зуд. Запряженная в телегу лошадь, уже стоящая мордой к воротам, мощная, с мохнатыми бабками, подергивала кожей и нервно прядала ушами. Потом прекратилось.
Вернувшийся Пи брякнул лопату через борт, забрался сам и, закинув руки за голову, с блаженной мордой вытянулся на соломе.
— Ехай, — скомандовал он мужику, щурясь от проникающего сквозь редкие облака солнечного света.
— А третий где?
— Так… Ушел, — ответил Пи.
— Как?
— С миром. Сумки помог донести, как договаривались, и ушел. Даже денег не просил. Вот безголовый.
Мужик проигнорировал подначку, телега, поскрипывая, выбралась на дорогу.
Эпизод 4. Убоище. 1
1
— Эй, пст, — Пи, шурша соломой, подполз ближе, по-хозяйски облапил коленку, таинственно заглянул в глаза, — а что за Убоище?
— Ты у меня спрашиваешь? Ты же с ним торговался и регалиями тряс, — шикнула Аманда, подергала ногой, но хваталка как лежала, так и осталась лежать.
— Я… Ничем я таким не тряс. А торговался, потому что денег мало. Маршрут ты составляла, нет? Вот и спрашиваю. И какого мы крюк через Нункор?
— Надо! Не там никакого Убоища. Даже хутора этого нет.
— Как нет? — удивился мужик. — Еще как есть. И хутор, и Убоище.
Он сидел на скамеечке, спиной сидел, ровно, поводья держал, а голову, как филин, почти к лопаткам вывернул. Аманда сама не поняла как свернула пальцы в знак отрицания, и скороговоркой мысленно оберег от нежити принялась проговаривать. Лежащая на коленке хваталка темного тоже пальцы фигурой завернула, а вторая как бы невзначай к рукоятке меча поближе шмыг.
— Так что там с Убоищем? — мило и доброжелательно улыбаясь спросил Пи.
Улыбка не небритой роже смотрелась таким же убоищем. Если бы у Аманды так кто спросил, за три улицы отбежала бы на всякий.
— Тамочки видите, — мужик выпростал руку в сторону, где за краем рощи виднелись крыши, — это Крошен, там прадед мой жил. Так вот он мне говорил, что когда-то вместо Убоища был лес, а в том лесу деревня стояла дворов на семь-восемь, Бортники. В одну зиму от болячки какой-то всей деревней перемерли. Зима была суровая, намело по брови, вот они там лежали, лежали, а по весне подтаяли и пошли гулять по соседям. И не на месте жрали, а в лес сволакивали.
Пи внимал рассказчику, машинально поглаживая Аманду по коленке, шуршало, скидывать некромантскую хваталку было лень, да и… пусть гладит. С нее не убудет, а у этого хоть руки заняты. Хоть одна рука. Меньше натворит.
— Оказалось, что не сами померли, а некромансер дикий средь них завелся и армию, зачитца, себе собирал, — как завзятый баечник вещал мужик, подобревший после глотка из бутылки с антисептиком, протянутой Пи в благодарность за культурную программу. — Собирал, собирал. Потом его в том лесу и прикопали, вместе с армией. Хорошо прикопали. Место почистили. А народ что? Народ решил, раз там эти лежат хорошо, то и прочие полежат. Хоронить там стали. На отпевание не тратились, а мертвые родичи полежали…
Хмурилось. Если над хутором еще проглядывало солнце, то теперь прорехи затянуло. Дождем не пахло, и Аманда решила, что пронесет. Максимум, к ночи зарядит, но ночевать они уже будут в Нункоре.
Примерно на пятом круге зачистки-захоронения-поднятия в долгом повествовании о сложной судьбе деревни Аманда задремала, сползла пониже и привалилась к сумке. А проснулась от того, что сумка вывернулась и вскочила… вскочил.
Ведьма выпрямилась. Пи в полуприседе опирался на колено и был как прижатая пальцем пружина. В его глазах бликовало синим.
К дороге вяло, словно нехотя, подбирался странный промозглый туман. Какой-то никакой. Будто даже не туман, а пустота. Телега продолжала двигаться, чуть покачиваясь и поскрипывая, лошадь все медленнее, как во сне, переставляла ноги. Мужик вяло шлепнул ее кнутом и хотел было добавить: «Но!», но Пи привстал, обнял мужика и приложил палец к губам:
— Ш-ш-ш, не на-адо шуметь. Это оно? Убоище?
Пи улыбался широко, радостно, счастливо даже.
Мужик сглотнул, икнул и кивнул.
— П-п-почти, там, за полем, ма-ма-маджен, ч-ч-через канаву.
— Пи…
— Ш-ш-ш, — рука темного вытянулась в сторону Аманды и укоризненно покачала пальцем. Затем Пи посмотрел, чуть склонив голову на бок, все так же ненормально улыбаясь и снова повернулся к мужику, так сильно вспотевшему, что даже через кафтан заметно было. — Мы сойдем здесь.
— Здесь? — ужаснулась Аманда. — До Нункора еще… Сколько?
— П-п-полдороги, — проблеял мужик.
— Полдороги!
— Тпру, девочка, — ласково сказал Пи. Кобыле. Но Аманда тоже пасть схлопнула, живенько схватив метлу, скатилась с телеги через бортик и, только стоя ногами на земле, сообразила, что сделала.
Впереди дорога еще была видна, позади уже скрылась под клочьями тумана. Тяжелое небо темнело, все ниже наваливалось рыхлым брюхом на недалекий островерхий ельник. Казалось, что елки уже давно проткнули этот неестественно подергивающийся пузырь, и плевки тумана берутся как раз оттуда.
Пи тоже уже не было в телеге. Он забежал вперед, с четверть минуты поиграл в гляделки с лошадью, отчего та принялась приплясывать, как необъезженная, затем вернулся к телеге. Выволок лопату, рассадил большой палец о кромку, плюнул на лезвие, быстро изобразил оцарапанным пальцем по наплеванному несколько рун. Взялся за вожжи, в которые мужик вцепился, как в последний шанс, потянул за эти вожжи мужика поближе к себе и проникновенно спросил:
— Жить хочешь?
Мужик кивнул.
— Тогда вперед, не оглядываясь, — так же ласково сказал Пи, пристроил лопату между подергивающихся коленок возницы, добавил: — Держи крепче.
— С-сзачем, ма-маджен?
— Для сереньких.
— К-к-каких сереньких?
— Заек. Если из тумана на дорогу выскочат. Лопатой поперек хребта и ори.
— Что орать?
— Без разницы, главное, погромче, чтоб не страшно было. Ночевать где собирался?
— В «Костяной крысе».
