Псих из Крашти - Мара Вересень
— Даже не думай, — предостерег Пи. — Арен-Фес же. И мне завидно, что ты можешь вот так, — он изобразил рукой змейку.
Зомби позади вильнул в сторону, чуть не завалившись, но выровнялся, едва темный прекратил махать руками.
— А ты где так крестиком вышивать научился? И вообще? — спросила Аманда, тоже слегка завидуя, поскольку в рукоделии никогда не была особенно сильна. Тетка ее всегда упрекала за кривоватые стежки и неровные узлы на наговорных шнурах.
— И вообще в училище, — помрачнев, ответил Пи.
— Вас там шить учили?
— Нас там всему учили. А кружком по шитью меня еще в школе за… неважно. Наказали в общем.
— А ты?
— А я первый приз по рукоделию выиграл, чтоб им всем ржать неповадно было.
— Все равно ведь ржали, — сообразила Аманда.
— Не то слово. Зато мама обрадовалась. Двадцать чаров в той дыре, где я жил, почти капитал. Это братцу Цзафесу повезло, его инквизитор в школе еще приметил и выпасал, как племенную корову. Только брат школу закончил, за ним сразу же прислали. Тоже не за так. Да он и потом помогал, тайком, как получалось. Те, кто в инкивизиторы ушел, вне семьи и рода. Из родовой книги вычеркиваются, будто не было никогда. Имя берут другое. Позволяется только кусочек оставить. И никаких родственных связей.
— Почему его забрали, а тебя нет?
— Я же темный, темных в Крашти восемь на десяток, а у него светлый стихийный и голос. Редкий дар. Такой дар даже у дивных редкий, у прочих и подавно. Так что меня оставили, где был. Потом у меня случился первый контакт с гранью, и дар брыкаться стал. Слишком сильная для физической оболочки астральная проекция. Помурыжили и посадили на блокираторы.
— Так учился-то где? — снова спросила Аманда.
— Так в училище же, — снова буркнул Пи. — Общее магическое и средне-специальное. И факультативы. Все что были. И то брать не хотели с моим этим всем.
— А дальше? Академия?
— В Крашти? — задрал брови Пи. — Я не бонз по три сотни за семестр платить. А училище для потенциально первого уровня дара бесплатное. В вышке в Краш-Тадт теормага по некромагии нет, только прикладное. В училище и то лучше прикладную некромантию дают и практики больше. Там, считай, одна практика и есть. Мне с блоком особо нельзя было практиковать, да только конспект в зубы и пошел. А где дара из-за печати не хватало, помогало доброе слово, дурь и быстрые ноги. И меч еще. Боевка в училище в обязательных дисциплинах. Шкуру драли так, что лучше уж гулей по кладбищам гонять.
— Из-за твоей дури мы теперь на ногах и… гоняем.
— Ой, да успокойся. Будто сама никогда не лажала, — обиделся темный.
Аманда смолчала. Не лажала… Лажала, причем недавно. До сих пор аукается, когда перестанет, непонятно. И нервов никаких на придурка нет, а взгляд так и норовит под его рубашку нырнуть. Сволочь темная. Ведь, когда молчит или без выпендрежа разговаривает, даже на умного похож, а как отчебучит… будто ему пятнадцати нет.
— Тебе вообще сколько?
— Сколько что? Заплатили? — переспросил Пи.
— Балда. Лет тебе сколько?
— Нискажу, — покривлялся Пи.
Развернулся всем корпусом к Аманде и качественно отыграл деревенскую скромницу: ковырнул дорожную пыль сапогом, поднял волну ресницами.
А ведь хороши… Длинные, густые… Ар-р-р! Почему у большинства мужиков всегда такие волосы и ресницы, что можно удавиться от зависти?
У козлины Эфареля тоже были. Грива песочная и гладкая, как шелк, а ресницы темные, как самый дорогой Штиверийский шоколад. Горький, с солью и ванильной карамелью. Аманда как раз такой любит безмерно, а Эфарель только молочный с миндалем дарил, когда ухаживания разводил.
Думать о конфетах было приятнее, чем о том, во что превратятся собственные волосы Аманды в отсутствие должного ухода. Сволочной Пи после пробуждения даже без расчески обошелся. Пятерней по патлам прогреб — и как после салона. Убила бы… Из зависти. Шоколада захотелось тоже убийственно.
Пи наткнулся на взгляд, снова ресницами дернул, ухмыльнулся, закопошился по карманам куртки и протянул завернутый в плотную фольгу брусок.
— Держи. — И глазом с синеватой искрой блестит.
— Это что? — Аманда подозрительно посмотрела на дар, подозрительно своевременный и подозрительно похожий на желанный шоколад.
— Шоколад. — подтвердил Пи. — Только он без этих ваших, — бровь подергалась, синяя искра из левого глаза перебежала в правый, — бабьих штучек. И не сладкий. А то у тебя взгляд такой… — Снова бровь и ухмылка кошачья. — Голодный такой. И в животе урчит.
— Это не у меня урчит, а у… — она обернулась на зомби, который почему-то старался держаться поближе к ней. — Как его звать?
— Никак.
— Значит, у Никака урчит, — поправилась Аманда и шоколад приняла.
Куснула, осторожно прижала медленно тающий терпкий комочек к нёбу. Без карамели, но тоже ничего. Наткнулась на внимательный, пробирающий до печенок взгляд Пи, снова покосилась на умертвие.
— Им разве не нужно внутренности чем-то промывать перед зомбированием? Чтоб… не урчало?
— Нужно. Но как я, по-твоему, сделал бы это посреди леса? А даже если бы и сделал, не факт, что вышло бы как нужно. Я не кукольник, многокомпонентные поведенческие алгоритмы лепить на коленке не умею. Не тому меня учили. У этого задача идти и тащить наше барахло, на прямые приказы реагировать и выполнять то, что я сам делать могу, но мне влом. До определенного момента.
— До какого? Пока тоже не разложится?
— Приблизительно, но зарыть лучше пораньше. Бумажка бумажкой, а светить зомби в общественных местах все равно, что с голым задом в… крапиву.
Доходчиво. Аманда поняла про зомби и про то, зачем Пи был нужен меч в кустиках, а потом увидела скопление домов чуть в стороне от дороги.
4
— Лопата есть? — спросил дурной темный, едва дверь открылась.
Аманда на месте мужика сходу бы дала в рыло, но мужик попался вежливый или добрый, он просто дверь закрыл.
Тогда Пи порылся по карманам, достал монетку в десять чаров и пустил ею блик в окошко, о которое плющили носы двое мелких лохматых рожиц и одна круглая в платке и с косой.
В недрах строения раздался грохот и споры, затем
