Я не ленивый, глупый или сумасшедший. Спасательный круг самопомощи для взрослых с СДВГ - Кейт Келли

• «Почему никто не верил в меня?»

• «Почему все предполагали худшее – что я просто недостаточно стараюсь?»

• «Почему меня не понимали и порицали, когда я старался изо всех сил?»

• «Почему все эти специалисты по психическому здоровью делали вид, что знают больше, чем на самом деле?»

Мы можем испытывать ярость по отношению к людям, которые не смогли распознать наши недостатки. Мы понимаем, что десять или двадцать лет назад никто ничего не знал о СДВ. Но почему-то нам кажется, что, если бы наши родители достаточно любили и уважали нас, они бы догадались об этом. Они должны были понять, что наши проблемы реальны. Мы часто начинаем чувствовать себя жертвами.

Горе: отрицание – не я!

Помните Донну? Она борется с неспособностью выйти за рамки интеллектуального знания о своем СДВ и перейти к эмоциональному знанию. Не то чтобы она отвергала реальность своего расстройства. Она просто отрицает его влияние на свою жизнь.

Отрицание может принимать разные формы. После первоначального чувства гнева мы можем решить отвергнуть диагноз, задаваясь вопросом: зачем вообще потратили деньги на обследование? Мы можем, как Донна, объявить друзьям, что у нас СДВ, но потом не обратиться за лечением. Мы можем взять рецепт, но так и не воспользоваться им. Мы можем принимать лекарства, ошибочно полагая, что нашли средство от своих проблем. Мы вступаем в новый этап своей жизни с радужными фантазиями о том, как с помощью местной аптеки сможем покорить мир.

Независимо от того, какую разновидность отрицания мы выбираем на этом этапе, мы пока не имеем дела с реальностью нашего СДВ. Нам нужно время, чтобы обработать новые знания и столкнуться с нашими слабостями. На этой ранней стадии процесса выздоровления мы не узнаем лицо, отражающееся в зеркале:

«Это не тот человек, которым я был раньше, и я еще не готов понять, кто это на самом деле».

Торг: все можно исправить

Когда мы начинаем разбираться во всем, мы заключаем сделку с Богом или судьбой, чтобы избежать столкновения с неизбежным фактом нашего расстройства. Сделка выглядит примерно следующим образом: «Если я буду очень хорошим, ты вернешь мне то, что я потерял».

Для многих взрослых людей с СДВ сделка заключается в приеме лекарств, которые часто приносят, по крайней мере на первых порах, значительные положительные изменения. Целый мир открывается перед нами, когда лекарство помогает выйти из тумана, в котором мы находились всю жизнь. Мы впервые замечаем пейзажи и звуки, которые раньше оставались в стороне от нашего сознания. Мы становимся более организованными и сосредоточенными. Мы ощущаем прилив энергии и неведомую прежде целеустремленность, чувствуем себя спокойнее и счастливее. Этот новый инструмент – отличный козырь.

Мы обещаем себе усердно работать над поиском нужной дозы лекарства. Когда мы ее находим, мы верим, что наши симптомы исчезнут. Верим, что сможем взять на себя ответственность за свое поведение и стать такими же, как все.

Эта стратегия работает какое-то время, пока не приходит осознание того, что, возможно, это не решение наших проблем. Мы нехотя признаем, что наше лекарство их не убрало, и симптомы СДВГ по-прежнему создают нам кучу проблем. Мы обещали все делать правильно, когда препараты «исправят» нас. Но дело в том, что они не работают как следует!

Диагноз оправдывает нас перед людьми, которые делали о нас неверные предположения. Мы потратили свой гнев на несправедливость и сделали шаг к устранению симптомов. Но мы не исправились. Мы все еще не готовы принять тот факт, что наш СДВ не исчезнет как по волшебству.

Реальность заливает: депрессия

Наш диагноз должен освобождать, а не лишать нас свободы. Но именно второе часто происходит на определенном этапе нашего процесса горевания. Став взрослыми, мы возмущаемся тем, что нам приходится заново переживать кризис идентичности. Может быть, раньше у нас не все было хорошо, но, по крайней мере, мы думали, что знаем, кто мы такие. В этот момент часто наступает депрессия. У некоторых взрослых с СДВ она периодически возвращается, угрожая подорвать прогресс.

КК: «Когда началась депрессия, она усугубилась растущей уверенностью в том, что у моей дочери тоже СДВ. В это время я мысленно сопоставляла нас. Тайрелл была моей светлой надеждой на будущее. Я потратила много сил на то, чтобы тщательно взрастить ее самооценку; хотела, чтобы девочке не пришлось пройти через то же, что я прошла в детстве. Когда я поняла, что в основе многих моих проблем лежит СДВ, я испугалась за свою дочь.

В своем мрачном состоянии я начала думать, что она обречена, как и я. Если эта проблема передается по наследству и является биологической, то выхода нет. Я мучительно размышляла о судьбе дочери и о своей собственной. Я размышляла обо всем, чего не могла сделать, и о том, как часто терпела неудачу. Я заново переживала каждый болезненный и унизительный опыт из своего прошлого. Мои положительные качества и достижения перестали существовать. Тройной удар – ощущение собственной материнской беспомощности, общая некомпетентность и отсутствие надежды на будущее. Я попрощалась со многими своими мечтами, как реалистичными, так и нереалистичными.

Этот этап был отмечен крайней уязвимостью. Я постоянно терзалась, а невинные замечания выводили меня из себя. Сейчас я смеюсь над этим, но при одном только слове “память” у меня на глаза наворачивались слезы, потому что оно напоминало мне о моих недостатках. Каждое воскресенье я сидела в церкви и пыталась скрыть слезы, текущие по лицу».

ПР: «Облегчение, которое я почувствовала после постановки диагноза, было недолгим. В последующие месяцы оно сменилось целым рядом противоречивых чувств. Одним из них была депрессия. Она не раз посещала меня в течение жизни. Однако на этот раз в моих мрачных чувствах не было никакой неопределенности.

Я часто жила в ореоле беспомощности и безнадежности. Но обнаружение СДВ обрушило на меня все негативные чувства. Раньше мне удавалось вытаскивать себя из черного омута, рассуждая, что все не так уж плохо. С моим диагнозом эти рассуждения рухнули. Все действительно было так плохо! Я никогда не буду в порядке.

Я смирилась с тем, что симптомы моего тогда еще восьмилетнего сына никогда не пройдут. Я отчетливо помню момент, когда двумя годами ранее мои фантазии о будущем сына резко оборвались. Я сидела в кабинете психолога, мысленно