Илья Рухленко - Что ответить дарвинисту? Часть II
Понятно, что идея дарвиновской эволюции – не столь откровенно чудовищна, как, например, идеи расизма. Всё-таки здесь речь идет, во-первых, о далеком прошлом, которое уже не изменить, как бы ошибочно мы его себе не представляли. А во-вторых, речь, как правило, идёт о прошлом других биологических таксонов, каких-нибудь червяков или крокодилов, но не человека. Лишь иногда верующие дарвинисты шокируют нас рассуждениями о том, как «проституция сделала из обезьяны человека» (см. выше), или какими-нибудь другими подобными гадостями, высосанными из пальца. Тем не менее, дарвиновская теория всё-таки не такая безвредная, какой хочет казаться. Трудно оценить, сколько юношей и девушек, прочитав в школьном учебнике про «главный принцип живой природы» – выживание сильнейшего – перенесли этот принцип еще и на взаимоотношения между людьми, и начали его последовательно применять, постепенно к нему привыкая.
Итак, всё-таки, наверное, лучше не иметь вообще никакой теории, чем иметь теорию ошибочную. Но убедить в этом многих верующих дарвинистов крайне сложно. И причины этого достаточно понятны. Дарвинисты искренне убеждены, что придумать какую-нибудь альтернативу дарвиновской эволюции – практически невозможно. Поэтому они думают, что если поставить такую задачу креационисту, тот сразу же впадёт в ступор, и таким образом, проиграет дискуссию. А дарвинист сможет потом глубокомысленно порассуждать о том, что «креационисты ничего не делают для науки, а только паразитируют на её достижениях, критикуя слабые места научных теорий».
Чтобы не доставлять дарвинисту такого удовольствия – отказывать ему нельзя. Если дарвинист хочет, чтобы ему предоставили альтернативную научную теорию, то нужно предоставить ему альтернативную научную теорию.
Поэтому я сейчас набросаю примерную схему такой (альтернативной) теории.
Понятно (еще раз), что это будут, в основном, спекуляции, и это весьма удручает. Нас будет утешать лишь то, что спекуляций здесь будет всё же меньше, чем в вольных рассуждениях дарвинистов на тему «кто выжил, тот и есть самый приспособленный». Или про то, как «одни биологические таксоны эволюционировали, потому что имели такую возможность, а другие биологические таксоны не эволюционировали, потому что не имели такой возможности»…
И уж конечно, в предложенной нами теории не будет хотя бы откровенных глупостей. В отличие, например, от абсолютно диких (с химической точки зрения) сказках про абиогенез.[63]
Как известно, имеющиеся на сегодняшний день факты лучше всего вписываются в рамки так называемой «концепции непрерывного творения». Понятно, что это тоже не самая лучшая концепция, поскольку всё-таки не все известные факты с ней совместимы. Тем не менее, это лучшее, что сегодня можно предложить в этой области. Любым другим биологическим теориям противоречит гораздо большее число фактов.
Итак, в рамках «концепции непрерывного творения», можно предположить, что какая-то разумная сила в ходе истории Земли периодически создавала всё новые таксоны живых существ, с характерными для этих таксонов признаками (и соответственно, генофондами).
Мы не знаем, каким конкретно образом это происходило. Можно предположить, что это происходило либо в результате создания с нуля («вброса» новых биологических таксонов), либо путем генетической модификации, то есть, создания новых биологических таксонов из уже имевшихся (старых) биологических таксонов.
Такое предположение немного напоминает идею Михаила Шермана об «универсальном геноме» (Sherman, 2007). Только у Шермана происходит одноразовый гипотетический вброс в биосферу «универсального генома всех многоклеточных животных» (в кембрийском периоде), а мы можем предположить, что такие вбросы происходили в истории Земли неоднократно: 1) время от времени, 2) периодически, 3) или даже сравнительно постоянно. И ранги создающихся новых таксонов могли варьировать от сравнительно высоких (например, типы, классы, отряды) до самых низких (семейства, роды или даже крупные виды).
Повторю еще раз пару абзацев, которые я уже писал выше по этому поводу:
…Эта (некая) сила могла взять, и смести все «фигуры» с шахматной доски (каким-нибудь глобальным катаклизмом, приводящим к массовому вымиранию). И начать новую «партию», создавая новые биологические таксоны целыми «пачками». Именно такой взгляд на эволюцию озвучивался в знаменитой теории катастроф, выдвинутой Жоржем Кювье и развитой его последователями. Именно так эта теория объясняла массовые вымирания целых (ныне ископаемых) фаун и флор и последующее становление новых.
Однако глобальные катастрофы в рамках концепции непрерывного творения совсем не обязательны. Создающая сила вполне могла заниматься и «штучной работой». То есть, периодически то один новый таксон создаст, то другой. Причем или мгновенно создаст (допустим, из какого-нибудь предыдущего таксона), или может долго «вытачивать» характерные признаки этого таксона. А палеонтологи потом обнаруживают и прослеживают в ископаемых останках соответствующие «эволюционные тенденции» и «явно направленную изменчивость» (см. выше). И ломают себе голову, что же эти (столь упорные) «эволюционные тенденции» могли означать?
Здесь хороша аналогия с тем, как трудится увлеченный садовник в своем саду. Он то копается там целыми днями напролет, что-то создавая и сильно переделывая. А то просто сидит и ничего не делает – просто любуется результатом. Или же периодически подправляет какие-то мелочи. Или, возможно, уделяет внимание какой-то отдельной посадке и т. п.
Вот такую модель развития живой природы и можно назвать «моделью непрерывного творения».
Продолжаем спекулировать.
Можно предположить, что первые представители «вброшенных» таксонов имели богатые, многовариантные генофонды, которые далее уже самостоятельно дробились. То есть, исходный многовариантный генофонд нового таксона сравнительно быстро разбивался на всё более «узкие» геномы, при этом порождая видовое разнообразие нового таксона. Отметим, что в палеонтологической летописи такие вещи потом будут выглядеть как быстрый «эволюционный расцвет таксона».
Впрочем, во многих случаях правильней будет предположить не самостоятельное дробление таксона, а тоже направляемое (контролируемое) какой-то разумной силой. Иначе затруднительно объяснить факты существования (у разных биологических видов) многих признаков, биологическое значение которых незначительно (или вообще непонятно), следовательно, не могло быть отобрано естественным отбором, но, тем не менее, это признаки «проработаны» настолько совершенно, что роль прямого разумного дизайна здесь достаточно очевидна. В первую очередь, это касается «эстетических» признаков большого круга живых существ.
Например, выше я уже упоминал птиц-шалашников, в том числе, разнообразие их брачных беседок (от вида к виду). Я предположил, что это разнообразие могло возникнуть вследствие самостоятельного (автоматического) «дрейфа» вокруг некоего (исходно запрограммированного в генофонде) паттерна «строительства брачных беседок». Но ничего не мешает предположить, что даже такого автоматического дрейфа в данном случае тоже не было. А было именно «поштучное» создание биологического разнообразия этого таксона. За счет направленных генетических модификаций исходного паттерна получилось наблюдаемое разнообразие уже внутри рамок этого таксона.
Под давлением ряда фактов, в рамках концепции непрерывного творения (биологических таксонов) вполне можно предположить не только запрограммированные «эволюционные расцветы таксонов», но и их закономерные угасания. Например, по следующему гипотетическому сценарию.
Постепенно, дробление нового таксона заходило всё дальше, порождая всё более мелкие «виды». Фаза «эволюционного расцвета» таксона сменялась фазой его эволюционного угасания. Возможные биологически целесообразные варианты геномов и морфотипов – исчерпывались, но геномы продолжали дробиться на все более мелкие группы, под действием чисто случайных (энтропийных) сил. Например, и так уже ставшие «мелкими» биологические виды, в результате случайных хромосомных перестроек могли дробиться еще более мелко, порождая «виды-двойники» или даже отдельные изолированные популяции, генетически несовместимые друг с другом. К такому же «измельчанию» могли приводить и другие виды изоляции популяций. Понятно, что у «мелкого вида» шансы вымереть (от любых причин) гораздо выше, чем у крупного.
