Борис Кагарлицкий - Политология революции
К тому же Россия поставила своей целью присоединение к Всемирной торговой организации. А принципы ВТО требовали коммерциализации всего и вся, открытия всех отраслей для рыночной конкуренции и международного капитала. В частности, «монетизация» льгот и закон № 122 открывали путь для приватизации транспорта или для развития частной конкуренции в этом секторе.
Политика правительства была вполне логична. «Вторая волна» реформ предполагала целый комплекс взаимосвязанных мер, начиная от коммерциализации транспорта, заканчивая превращением жилищно-коммунального хозяйства и образования в прибыльный частный бизнес. На заключающем этапе должна была настать очередь медицины (включая постепенный демонтаж системы бесплатного обслуживания населения в поликлиниках по месту жительства).
Однако полной уверенности в реализуемости этих планов даже у самого правительства не было. Оно действовало по «принципу тянитолкая»: проводится какое-то мероприятие если оно наталкивается на сильные протесты, власти дают задний ход, но затем, когда ситуация успокаивается, начинают новое наступление. Этот механизм прекрасно можно проследить не только на примере закона № 122, но и на примере реформы образования, которая, с одной стороны, вроде бы буксовала на протяжении 2004–2005 года, но с другой стороны, все же продвигалась вперед. Постепенно начались слияния университетов, сокращалось количество бесплатных мест для студентов.
Спокойное продолжение 2005 года показало, что план срабатывал. Несмотря на то, что наступление на социальные права не прекратилось, массовых протестов до конца года не было. И все же в расчете властей было слабое звено. При кажущемся спокойствии не проходило и недели без сообщения о локальном конфликте или забастовке в том или ином регионе России.
ЗабастовкиНа протяжении первой половины 2000-х годов наблюдалось резкое сокращение числа трудовых конфликтов. Как показывает статистика, высшей точкой забастовочной активности был 1997 год, когда в стачках участвовало 887 тысяч человек. В политическом плане выступления протеста достигли наибольшей остроты в следующем году, несмотря на то, что число участников стачек, согласно официальной статистике, опустилось до 531 тысячи, а в 1999 году упало до 238 тысяч. Однако в начале 2000-х годов, когда экономический рост стал реальностью, число забастовок упало еще более резко: 31 тысяча участников в 2000 году, 13 тысяч в 2001 и всего 5 тысяч в 2002 году. Опираясь на эти данные, экономист Ф.Н. Клоцвог сделал вывод, что «протестное движение трудящихся в стране по мере стабилизации экономической ситуации стало угасать».[546] Однако история рабочего движения свидетельствует, что экономический рост как раз создает благоприятные условия для забастовочной борьбы.
В октябре 2005 года в России был зафиксирован резкий рост числа стачек, в основном в сфере образования, из-за вопросов, касающихся заработной платы. Это подтверждали не только оппозиционные листки и профсоюзные сайты, но и официальные источники. Как сообщала Федеральная служба государственной статистики, в октябре в России забастовки прошли в 2565 организациях. За девять месяцев этого года в России было зафиксировано лишь 9 организаций, в которых прошли забастовки. В октябре 2004 года уже был зафиксирован всплеск забастовок, когда стачки прошли в 5907 организациях (за январь-сентябрь 2004 года — только в 11 организациях). Всего в забастовках в октябре 2005 года приняло участие 83,8 тысяч человек против 0,7 тысяч человек за январь-сентябрь 2005 года. Общие потери неотработанного рабочего времени в результате забастовок в октябре составили 83,8 тысяч человеко-дней (1,3 тысяч за январь-сентябрь 2005 года). Таким образом, рабочее движение, достигшее низшей точки в 2002–2003 годах, вновь пошло на подъем.
Разумеется, значительная часть стачек приходилась на так называемых бюджетников, работников «социальной сферы». «В октябре 2005 года забастовки прошли в 2565 организациях, 2477 (97 %) из них — организации образования, 60 (2 %) — организации, предоставляющие прочие коммунальные, социальные и персональные услуги, 27 (1 %) — организации здравоохранения, физической культуры и социального обеспечения. Основная причина забастовок — проблемы, касающиеся заработной платы», — говорится в докладе Росстата.[547] Однако трудовые отношения становились куда более напряженными и в промышленности.
Со своей стороны работодатели почувствовали угрозу. Путинский Трудовой кодекс давал предпринимателям широчайшие возможности для борьбы с профсоюзами, и хозяева предприятий не преминули этим воспользоваться. Организаторов увольняли, проведение собраний блокировали, рабочих вызывали на индивидуальные беседы с начальством, требуя выйти из профсоюза. «Идет настоящая война», — констатировал Петр Золотарев.[548] Однако на общем фоне растущей активности рабочих это наступление на права трудящихся лишь способствовало их политизации и радикализации.
Новый Трудовой кодекс, принятый Государственной Думой по инициативе администрации Путина, откровенно дискриминировал свободные профсоюзы и делал забастовки технически невозможными. Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР), верная традициям официальных профсоюзов, разумеется, поддержала инициативу Кремля. Андрей Исаев (бывший анархист, ставший заместителем председателя ФНПР и депутатом от «Единой России») приложил наибольшие усилия для того, чтобы протолкнуть через парламент это антипрофсоюзное и антирабочее законодательство. Напротив, свободные профсоюзы — Всероссийская Конфедерация Труда (ВКТ), Конфедерация Труда России (КТР), «Защита труда» и «СОЦПРОФ» решительно выступили против Кодекса, однако договориться между собой оказались не в состоянии.
Разногласия между депутатом Государственной Думы Олегом Шеиным, фактически возглавлявшим «Защиту Труда», и руководством ВКТ привели к тому, что вместо единой кампании протеста велось сразу две. К тому же стороны постоянно обменивались взаимными обвинениями. Если ВКТ делало ставку на затягивание процедуры и внесение поправок в Кодекс, то Шеин настаивал на собственном альтернативном варианте, на победу которого — учитывая подавляющее большинство прокремлевских фракций в Думе — никаких шансов не было. Кампания Шеина оказалась, однако, весьма удачной с пропагандистской точки зрения. Когда стало ясно, что остановить принятие нового Кодекса нет никакой возможности, усилия команды Шеина переключились на формирование Российской Партии Труда.
Эта партия оказалась недолговечной из-за немедленно возникших в ней разногласий. Основная часть актива ВКТ была с самого начала исключена из процесса, поскольку и Шеин, и лидер «СОЦПРОФа» Сергей Храмов именно в них видели своих главных соперников. Объединить под одним флагом леворадикальных активистов «Защиты Труда» и руководителей «СОЦПРОФа», стоявшего на самом правом фланге рабочего движения, можно было только на основе совершенно размытых лозунгов. Парадоксальным образом, новая партия получилась не только деидеологизированной, но и аполитичной. Не скрепленная ни общими идеями, ни четко сформулированными совместными целями, она начала разваливаться буквально с первых же дней своего существования. Хуже того, на фоне общего полевения и радикализации профсоюзного актива она являлась скорее препятствием для развития этого процесса. После развала РПТ ее бывшие лидеры и основная часть актива эволюционировали в противоположных направлениях. «СОЦПРОФ» оказался окончательно изолирован от основной части свободных профсоюзов, а Шеин в поисках нового политического прибежища вступил в партию «Родина».
Между тем, после того как новый Кодекс вступил в силу, практические результаты оказались не совсем такими, как планировала власть.
ПрофсоюзыС одной стороны, началась вынужденная политизация альтернативных профсоюзов. Столкнувшись с невозможностью работать по-старому, активисты рабочего движения становились радикальнее, осознавая, что источником их проблем является правительство и проводимый им курс. Возникала естественная почва для сотрудничества с формирующимся новым левым движением. «Страна в таком положении, что без той или иной политической ориентации работать просто невозможно, — констатировал член Совета ВКТ Леонид Гуревич. — Новый Трудовой кодекс, поддержанный ФНПР, практически запретил проведение забастовок и лишил альтернативные профсоюзы права заключать коллективные договора. Необходимость борьбы с этим законом привела к тому, что альтернативные профсоюзы стали блокироваться с левыми демократическими движениями страны, преимущественно молодежными… Это безусловно надо приветствовать».[549]
С другой стороны, низовые подразделения ФНПР — в тех случаях, когда они действительно хоть что-то пытались сделать для защиты прав своих членов, — сталкивались с прессом нового кодекса не меньше, чем «альтернативщики». Поскольку официальное руководство Федерации их в подобных случаях игнорировало либо становилось на сторону властей и хозяев, это вызвало растущее раздражение. Там, где ФНПР вообще имело низовой актив, этот актив все больше тяготел к свободным профсоюзам.
