Борис Кагарлицкий - Политология революции

К сожалению, общих слов о необходимости социалистического сознания оказывалось недостаточно. Социалистическое сознание не приходит к массам независимо от участия в политике. А политическая борьба требует политической программы и организации, которой ни у левых, ни тем более у активистов свободных профсоюзов не было.

После 2005 года перед левыми открылись новые перспективы. Возникла общественная потребность в левой идеологии, без которой невозможно было политически оформить требования, выдвигавшиеся самим населением. Эта потребность была не просто «объективной», но в значительной мере и осознанной. Разрыв между обществом и официальными политическими силами (что проправительственными, что оппозиционными) неуклонно нарастал на протяжении всего постсоветского периода, но сейчас он стал уже очевидным для всех. Когда официальный праздник в день революции 7 ноября был отменен, на улицы Москвы вышло необычно много народу, среди которого оказалось немало пожилых сталинистов, но националистов практически не было. Последние маршировали 4 ноября в день нового праздника, символизировавшего национальное единство. Митинг 7 ноября, который еще несколько лет назад был бы «красно-коричневым», стал абсолютно красным. Не было ни одного черно-бело-желтого, державного флага, ни одной иконы или портрета Николая II — того, что было «нормальным» для коммунистического митинга в 1990-х годах. Практически не было людей с антисемитскими и националистическими лозунгами, хотя раньше они составляли почти половину присутствующих. Изменился возрастной и социальный состав. Появилась молодежь. Но это были лишь первые симптомы сдвига, который еще только начинал происходить. Причем сами оппозиционные лидеры перемен не замечали, а если и замечали, то всячески им противились.

С трибун по-прежнему звучала бессмысленная патриотическая риторика, под каждым словом которой мог бы подписаться Путин. Налицо были признаки перемен, но так же очевиден был и тупик, в котором оказались думские политики. Оппозиция продолжала жить лозунгами 90-х годов. Во главе ее стояли прежние лидеры, ей были свойственны прежние способы организации. Они абсолютно не отвечали новой ситуации. Строго говоря, они не отвечали общественным потребностям уже и в 1990-е. Но тогда они были скорее симптомами общественной болезни. К середине 2000-х они не отражали даже объективное состояние умов в обществе. Старые оппозиционные силы влиять на власть были неспособны.

Для того чтобы социальное движение обрело значение политической силы, необходим был план последовательных действий, опирающийся на собственную непротиворечивую идеологию. Эта идеология нужна не для удовлетворения амбиций интеллектуалов, а для того, чтобы дать ответ на десятки повседневных и, казалось бы, частных вопросов, встающих перед активистами социальных движений. Почему нужно объединяться с одними силами и не объединяться с другими? Почему невозможно блокироваться с фашистами, хотя они тоже могут быть против существующего режима? На какой основе можно найти компромисс между различными группами, отстаивающими специфические интересы? Должны быть ясные критерии, которые есть только у тех, у кого есть внятная идеология.

Реальное демократическое движение может сложиться как сочетание левой политической программы с общедемократическими лозунгами. Оно нарастает по мере того, как у людей, вовлеченных в социальную борьбу, усиливается конфликт с государством. Все начинается с конфликтов на местах, но очень быстро люди обнаруживают, что без победы над своими конкретными врагами, сидящими в городской администрации, администрации области, и, в конце концов, в Кремле, без политической победы, политической свободы, они не смогут добиться решения своих социальных проблем.

Жесткий разрыв как с националистами из КПРФ, так и с либералами встал в повестку дня. Это был не вопрос идеологической чистоты или тактической целесообразности. Это был вопрос о самом существовании движения.

Чтобы изменить общество, требовалась революция внутри самой оппозиции.

В условиях путинской России середины 2000-х годов формирование политических партий парламентского типа оказалось не только бесперспективным, но и бессмысленным делом. Бесперспективным потому, что власти приняли в 2003–2005 годах целый ряд законов, однозначно направленных на то, чтобы не допустить появления и регистрации новых партий. Принятое Думой законодательство резко ограничивало свободу политической организации, навязывая стране выбор между «Единой Россией» и псевдооппозицией, заведомо неспособной предложить альтернативу сложившемуся порядку вещей. На всякий случай, по инициативе Кремля наряду с правоцентристской. «Единой Россией» была создана партия «Справедливая Россия», которой предстояло занять место на левом фланге. Однако «левизна» этого политического проекта была несколько ограничена стоящей перед ним задачей поддерживать и защищать существующий порядок вещей.

Игра по этим правилам оказывалась бессмысленным делом потому, что государственная система страны отводила даже легальным партиям заведомо второстепенную роль. Участвуя в избрании законодательных органов власти, они мало влияли на серьезные вопросы, решавшиеся почти бесконтрольно властью исполнительной. Дума при Ельцине и Путине могла влиять на президента не больше, чем при Николае II — на политику царя.

Парадоксальным образом, подобное ограничение демократии для левого движения было лишь стимулирующим фактором. Соблазн создания «парламентской организации» весьма велик в стране, где демократия эффективно функционирует. В России левые изначально избавлены от парламентских иллюзий. Любая избирательная кампания могла теперь играть лишь вспомогательную, тактическую роль, да и это оказывалось скорее исключением. Единственным путем добиться перемен становилась повседневная работа в массовом движении.

В такой ситуации принципиальное значение приобретают программа и организация социального протеста. Политическая ответственность марксистов состоит в том, чтобы помочь выработать и то и другое. В процессе этой работы сложится и собственная организационная структура, собственная идеология левых, неразрывно связанных с объединяющимися для защиты своих интересов трудящимися.

На данном этапе можно видеть несколько уровней программно-организационной интеграции движения. Прежде всего к началу 2005 года были уже очевидны общие «протестные» лозунги, которые объединяют широкие массы: «Нет реформе жилищно-коммунального хозяйства!», «Нет коммерциализации образования!», «Нет росту тарифов!» и т. д.

Сталкиваясь с массовым сопротивлением своей политике, власти неизменно бросают протестующим обвинение в «неконструктивности». Если лидеры протеста поддаются этой провокации, их дело безнадежно проиграно. Так называемые конструктивные лозунги не воспринимаются общественным сознанием и легко игнорируются властью. Конструктивность предполагает путаную дискуссию по мелочам, которую власть навязывает оппозиции, чтобы уйти от ответственности за собственные действия. Именно потому, что любая власть стремится сделать любую оппозицию неэффективной, она постоянно требует от нее конструктивности. На практике «конструктивность» — привилегия власти. В условиях общественного кризиса эффективность оппозиции обратно пропорциональна ее «конструктивности». А в реальной ситуации постсоветской России перемены возможны только через серьезный кризис.

Это, конечно, не значит, будто нет необходимости в позитивных требованиях и программах. Просто позитивная программа не имеет ничего общего с мелочным торгом «конструктивной оппозиции». Это — альтернатива. Чем более радикальная — тем лучше.

Политические требования неотделимы от политической организации. Они отражают уровень зрелости и силу движения — в противном случае любые умные программы остаются не более чем академическими текстами, интересными для десятка интеллектуалов. Организационно-политическое оформление движения является сложной и многоступенчатой задачей. Исходной точкой мобилизации всегда являются стихийно выдвигаемые массами требования. Показательно, однако, что уже на митингах в январе 2005 года и во время забастовок звучали не только призывы к отмене антисоциальных законов, повышению зарплаты. Говорили и об отставке правительства и президента и даже о необходимости национализации крупнейших корпораций. Все это вполне органично складываются в программу левой альтернативы.

Без национализации невозможно в долгосрочной перспективе найти ресурсы на развитие сектора социальных услуг. А главное, не будет структур, на основе которых можно обеспечить прогрессивное развитие социальной сферы. Это реальность, с которой столкнулось уже правительство Тимошенко на Украине. И дело тут не только в количестве государственной собственности, но и в организации общественного сектора — именно как общественного — ориентированного на решение определенных задач, не на прибыль, а на свои собственные критерии и ценности, на демократический контроль и прозрачность, невозможные в условиях частного предприятия и старой государственной бюрократии. Общественный сектор необходим как фактор противостояния рынку, и в этом смысле его развитие является принципиальным лозунгом переходной программы. Это — второй, политический уровень самосознания движения.