Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
С точки зрения развития теории сознания, попытка построения Шлейермахером «канонов понимания» содержит, как нам представляется, немало поучительного и тем более ценного, что после него все писавшие о понимании и развивавшие герменевтику как метод философствования, сталкивались с аналогичными трудностями. А.И. Ракитов, заканчивая цитированную выше работу о Шлейермахере и признавая ценность его работ, а также фиксируя то обстоятельство, что как в философской литературе, так и в публикациях по проблеме искусственного интеллекта «не существует ясности относительно того, что есть процесс понимания, в чем заключается его сущность, своеобразие его природы» делает оговорку прямо-таки в духе Фрейда:
«...B герменевтических трудах Шлейермахера... не все доведено до уровня четких формальных дефиниций и алгоритмических рекомендаций...»[494].
Уж если и через 150 лет после Шлейермахера «не существует ясности», то наивно было бы искать у него «алгоритмических рекомендаций». Более важно другое – Шлейермахер вполне ясно тематизировал следующие моменты процесса понимания как формы работы сознания:
1) диалектику рассудочного и интуитивного;
2) историческо-культурную детерминацию;
3) диалектическое взаимопроникновение языкового и ментального.
Интересным и поучительным образом решается проблема понимания в философии В. Дильтея. Если у Шлейермахера основной объект герменевтического исследования и истолкования – это тексты, письменные и, что само по себе уже было большим новшеством, устные[495], то Дильтей строит свою герменевтику как метод истолкования и интерпретации жизненных проявлений, получивших определенную фиксацию (dauernd fixierte Lebensäußerungen)[496]. Причем понимание, взятое с его психологической стороны, – это прежде всего искусство (kunstmäßiges Verstehen). Но оно же и метод. Более того – оно и есть единственный метод «наук о духе» (или, говоря современным языком, гуманитарных наук и философии).
«Все функции соединяются в нем, – продолжает свою мысль Дильтей. – Он содержит в себе все истины наук о духе. В каждой точке понимание открывает целый мир»[497].
Хорошо известно дильтеевское разделение наук на естественные и науки о духе. К последним он относит: историю, национальную экономию, государственно-правовые науки, религоведение, изучение литературы, пластических искусств и музыки, философского мировоззрения и философских систем, наконец, психологию. Все эти науки, подчеркивает Дильтей, соотносят себя с одним и тем же великим фактом – с существованием человеческого рода.
«Они описывают и рассказывают, высказывают суждения и образуют понятия исходя из одного и того же факта... Тем самым появляется возможность определить эту группу наук по ее отношению к факту существования человечества и отграничить ее от естественных наук».
Физическим, независимым от существования человека миром мы овладеваем путем изучения его законов.
«Эти законы могут быть открыты, – продолжает он, – в силу того, что непосредственный характер нашего переживания природы, те узы, которые нас непосредственно с ней связывают, поскольку и мы сами есть часть природы, то живое чувство, с помощью которого мы наслаждаемся природой, все более и более отходит на задний план и уступает место абстрактному истолкованию в понятиях пространства, времени, массы, движения. Все эти моменты приводят в конечном счете к тому, что человек все больше исключает сам себя, чтобы сконструировать, опираясь на законы, этот великий предмет – природу, которая затем превращается для нас в центр всей действительности»[498].
Таким образом, понимание порождений человеческого «духа» совершенно явно противопоставляется естественно-научному познанию. Предметы последнего не даны нам непосредственно, а конституируются сознанием с помощью категорий числа, пространства, времени, массы и т.д.
«Опредмеченная природа, – отмечает в этой связи Ю. Хабермас, – выступает как коррелят такого „Я“, которое вмешивается в природу с помощью инструментальной деятельности»[499].
Совсем по-иному обстоят дела в гуманитарной сфере. Ключевыми понятиями, с помощью которых раскрывается у Дильтея процесс понимания, выступают «жизнь» (Leben) и «переживание» (Erlebnis). В отношении последнего необходимо заметить, что немецкое Erlebnis, если это слово переводить только как «переживание», не вполне соответствует, во-первых, той смысловой глубине, которая содержится в самом слове, и, во-вторых, тому значению, которое придает ему Дильтей. Это слово в немецком языке связано прежде всего с моментом переживания как узнавания на основе собственного опыта, Erlebnis – это и «пережитое, былое событие (в жизни); происшествие, приключение», то, что оставило глубокий след. Отсюда и такие производные лексемы и словосочетания, как Erlebnisreiches Leben – «жизнь, полная событий (приключений)», Erlebnisbericht – «рассказ, отчет, воспоминания о пережитом», Erlebniskraft – «сила переживаний», Erlebnisroman – «автобиографический роман»[500].
Задачей гуманитарных наук, более широко – гуманитарно-ориентированного познания, является, по Дильтею, понимание других людей и проявлений их жизни (Lebensäußerungen). При этом сама «жизнь» берется не только и не столько как биологический феномен, но прежде всего как все богатство проявлений личности[501]. Такого рода понимание формируется, отмечает Дильтей, «на основе переживания и понимания самого себя и в условиях постоянного взаимодействия этих двух начал». Какое значение имеет здесь союз «и»? Из всего контекста становится понятно, что он должен пониматься двояко: «переживание самого себя» и «понимание самого себя», а также «переживание жизненных проявлений других людей» и «понимание того, что это переживание порождает в моем сознании» – все это вместе образует фундамент для герменевтического понимания и истолкования «жизненных проявлений».
Таковые подразделяются им на три класса.
1. Понятия, суждения, более крупные мыслительные единицы. Они имеют определенную самостоятельность и устойчивость, которая позволяет им обладать неким смыслом независимо от того места, которое они исходно занимают в целостном процессе мышления. Понимание направлено здесь на чистое мыслительное содержание, тем самым оно полнее, нежели в любом другом жизненном проявлении. Одновременно для понимающего оказываются закрытыми все связи с «темным фоном и полнотой душевной жизни»; здесь нет указаний на те особенности жизни, из которых все эти мыслительные формы проистекают, нет также и побуждения вернуться к истокам, к той мотивационной сфере, которая порождает все богатство переживания.
2. Действия. Действие, отмечает Дильтей, не включает в себя изначально коммуникативной интенции (Mitteilungsabsicht). Но в силу того места, которое действие занимает в человеческой жизни, этот момент в нем присутствует. Регулярная включенность того, что мы привыкли называть деятельностно-практическим моментом, в целокупность жизни, позволяет, считает Дильтей, делать выводы относительно работы духа, опираясь на анализ действий. При этом философ весьма проницательно указывает на необходимость последовательного разделения сферы подлинно духовной жизни с ее мотивационными составляющими и самим действием, которое всегда «односторонне», т.е. не выражает сущности до конца. Без разъяснения, как в этом действии или, вернее, «за ним» переплетаются обстоятельства, цели, средства и вся целостность жизни, мы не достигнем всестороннего
