Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
3. «Выражения переживания» – Erlebnisausdnuck. Здесь имеются в виду прежде всего внешние проявления «переживания» в мимике, жестике, тембре голоса, интонации и прочем, но также и «переживания», фиксированные в произведениях литературы, живописи и музыки. «Выражение переживания» отличается, с одной стороны, тем, что оно берет свое начало в таких душевных глубинах, которые недоступны свету сознания, тем самым оно «подлиннее» всего остального, с другой же стороны, именно в силу этой «подлинности» и «исконности» оно не может характеризоваться как истинное или ложное, но лишь как правдивое или неправдивое. По этой причине оно может быть положено в основание понимания и истолкования с большими оговорками[502].
Правда, в этой связи Дильтей делает одно существенное замечание, которое позволяет лучше понять его метод. Все злободневное, рожденное сиюминутными интересами, отмечает философ, несет на себе печать не подлинности, оно в значительной степени обречено на исчезновение. Соответственно и его истолкование определяется сиюминутными потребностями, и в этом есть «нечто ужасное», замечает он, так как
«в борьбе повседневных интересов буквально все может быть обманчиво и ложно, в зависимости от того, как меняется наше положение в мире».
Однако, продолжает он свою мысль, поскольку в великих произведениях духовное отделяется от своего носителя и создателя, то мы имеем возможность соприкоснуться с такой областью, где заканчивается обман и ложь. Ни одно великое произведение искусства не может передавать какое-либо содержание, чуждое своему создателю. Более того – оно вообще уже ничего не говорит о своем авторе:
«Подлинное в себе, стоит оно перед нами, фиксированно-устойчивое, длящееся и долговечное, и в силу всего этого возможно его верное истолкование и понимание».
Тем самым, заключает Дильтей, в пограничье между знанием и действием возникает некая область, в которой жизнь открывается в такой своей глубине, которая недоступна ни наблюдению, ни рефлексии, ни теории[503].
Таким образом, мы видим, что по сравнению со Шлейермахером «понимающее сознание» у Дильтея связано с тремя видами знаковых выражений, с тремя языками. В первом случае очевидно, что «понятия, суждения и пр.» выражены с помощью национального языка. Во втором и третьем – сознание понимает и истолковывает невербальные знаки либо целостные произведения, тексты. Разумеется, в этой связи встают вопросы о механизмах понимания, его уровнях, формах фиксации результатов. Часть этих вопросов осталась у Дильтея без ответа, тогда как в других случаях он пытается сформулировать свое понимание дела.
Прежде всего нужно коснуться вопроса о природе значения. Этот момент принципиальный, хотя его (странным образом) обошли некоторые авторы достаточно глубоких исследований о Дильтее[504]. Значение понимается Дильтеем в контексте «жизни» (в вышеотмеченном смысле). Жизнь, пишет философ, дана нам в особом отношении целого к своим частям. Целостность жизненного процесса может быть понята только посредством категории значения – как отношение частных проявлений жизни к своему целому. Причем это отношение таково, что в жизни настоящее включает в себя представление о прошлом и будущем, фантазию, исследование возможностей, открываемых фантазией и воображением. Тем самым жизнь всегда включает в себя и будущее[505]. Сама категория значения у Дильтея состоит, по нашему мнению, из двух уровней. На первом она просто выражает отношение целого и части:
«каждое проявление жизни имеет значение, поскольку оно выражает нечто как определенный знак, указывает на нечто, будучи особого рода выражением»[506].
В этом смысле, замечает философ, и сама жизнь не означает ничего иного, кроме самой себя; в ней нет какого-либо разделения частей, одна из которых указывала бы что-то другое помимо самой же жизни. Но всегда есть и второй уровень, задаваемый соотнесенностью жизненного события с прошлым, настоящим и будущим. Тем самым значение, включая в себя момент воспоминания и творческого воображения, являет собой и форму понимания жизни. При этом, если брать конкретную человеческую жизнь, никогда соотношение целого и части не будет строгим, раз и навсегда фиксированным; нужно дождаться конца этой жизни, чтобы понять – в смертный час – значение целого, а из него и значение частей. Поэтому, заключает Дильтей, «значение», «смысл жизненного процесса или истории», «понимание» означают не что иное, как указание на отношение внешнего носителя смысла к внутреннему процессу, на отношение событийности к внутреннему единству, выражением которой и являются «события» (Gescheheniss).
При определенных условиях «событие» может превратиться в символ самой жизни. Например, если оно переработанно художественными средствами. Тогда оно приобретает значимость, извлекаясь из «непосредственной жизни» и обретая новое бытие.
Исходя из этих положений, Дильтей строит свою теорию понимания и истолкования. Ее основные моменты таковы.
1. Различаются «элементарные» и «высшие» формы понимания. В первом случае мы имеем дело с пониманием «жизненных проявлений» непосредственно на основе практики и общения людей, движимых практическими интересами. Такое понимание, пишет Дильтей, не представляет собой вывода от «следствия к причине». Это скорее вывод от некоторых непосредственно данных событий к какому-либо достаточно неопределенному «куску» целостной связи; с помощью такого вывода можно что-то объяснить в причинно-следственных связях – и этого достаточно. При высших формах понимания имеет место рефлексия, объективация, приостановка понимания. Она, в свою очередь, вносит момент неуверенности. В нашей жизни мы постоянно заняты среди прочего тем, что истолковываем так или иначе жесты, мимику, взгляды, действия людей или групп, их поведение в быту, профессиональной жизни, в семье и т.д. В этих случаях мы используем индуктивные выводы и выводы по аналогии для того, чтобы проникнуть во внутренний мир других людей, определить, насколько мы можем положиться на них, выявить взаимосвязь причин и следствий в жизни.
В качестве методов предлагаются следующие: помещение себя на место другого, вхождение в его внутренний мир (Hineinversetzen), моделирование его внутреннего мира какими-либо, чаще всего художественными, средствами (Nachbilden) и «отложенное сопереживание» (Nacherleben), т.е. стремление испытать схожие чувства, опираясь на оставленные свидетельства (опять же в основном тексты)[507]. В качестве дополнительного средства рассматривается погружение в глубины своего «Я», рефлексия над его содержанием, превращение «Я» в особый предмет изучения и понимания[508].
Таким образом, мы видим, что герменевтика Дильтея далека от попыток установления «канонов». Их не может быть там, где понимание погружено в жизнь, где на первый план выходит понимание целого (жизни) и его частных проявлений. Все это, говоря языком Шлейермахера, сплошная дивинация. Непреходящей заслугой Дильтея мы склонны считать то, что он не ограничил процесс понимания (и соответственно герменевтику как методологию такого понимания) только текстами, а обратился к реальному жизненному процессу. Поэтому для него на первый план выходят такие
