Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин
Ангкор, еще анкор
Название Ангкор-Ват в действительности относится к обширному, разбросанному на большой теорритории комплексу архитектурных памятников разных эпох. Главное значение Ангкора, помимо его художественных достоинств, видится мне в том, что он выявляет дистанцию между намерением и свершением в человеческой истории. Повод для создания великого произведения искусства может быть самый пустячный – например, тщеславие провинциального царька. Но величие творчества удостоверяется тем, что лежит за пределами человеческого замысла: неспешной поступью веков, заполняемой непредсказуемой игрой случая – этого самого верного вестника вечности.
Храмы Ангкора предъявляют определенную мировоззренческую эволюцию. На первых порах – добросовестно-вдохновенное воссоздание индуистских образцов (здесь ведь тоже периферия, но на сей раз – индийского мира). Образы и формы этих ранних храмов еще целиком принадлежат мифологии, они не знают оппозиции иллюзии и действительности. Постепенно местные зодчие и ваятели обретают все большую свободу, классические формы становятся все более грациозными, ажурными, декоративными. Этот классический этап увенчивается собственно Ангкор-Ватом – грандиозным храмовым комплексом, пронизанным на удивление тонким чувством музыкальной гармонии, которое даже жестокие – правда, мифические – сражения преображает в балет. А вот построенный всего на полтора столетия позже, в конце XIII в., царский храм Байон демонстрирует уже совсем иные тенденции. Гигантомания царя притупляет чувство гармонии, делает постройку тяжеловесной и местами непропорциональной. Массивные, почти до жути натуралистические лица царя нависают над храмом, нарушая гармонию мировых сфер. Верх и низ разъезжаются: чрезмерно вытянутая пирамида над центральной секцией храма укрывает собой запрятанную где-то далеко внизу мировую пещеру – глухую нишу со статуей Будды (буддизм уже вытеснил здесь индуизм). На барельефах все чаще изображаются сцены мирской жизни: быт дворца, увеселения, охота и рыбная ловля, картины реальных битв, где гибнут люди – каждый по-своему и часто нелепо, вне спасительного порядка. Уже чувствуется дыхание повседневности, мечты и страхи фольклора, таящиеся за «большим стилем» ритуального искусства. Мы, может быть, никогда не узнали бы об этой стороне жизни древних кхмеров, если бы китайский посланник Чжоу Дагуань, посетивший кхмерскую столицу в конце XIII в., не оставил бы ее подробного описания. Для Чжоу Дагуаня Ангкор – не храм, а торжище со всеми сопутствующими ему удовольствиями. Он отмечает, что китайцы охотно остаются во владениях кхмеров, потому что в тех краях – тут я не могу отказать себе в удовольствии процитировать буквально китайского гостя – «рис легко выращивать, дома легко строить, женщин легко уговорить, мебель легко достать, товары легко продать». Вот она, полнота китайского счастья! Барельефы Байона подтверждают правдивость слов Чжоу Дагуаня: на них можно видеть множество воинов-китайцев. Как ни странно, в стране кхмеров выходцев из Поднебесной, где войну презирали, ценили за воинские доблести.
Ученые теряются в догадках, почему после Байона строительство в Ангкоре внезапно и навсегда прервалось, а столица через некоторое время переместилась в Пном-Пень. Внешними обстоятельствами эту перемену вряд ли объяснить. Рискну предположить, что главной причиной стал кризис ритуального мировоззрения, не сумевшего найти ответ на вызов усилившихся натуралистических тенденций в искусстве. В отличие от китайцев, хорошо чувствовавших метаморфозы пространства и со временем открывших эстетический потенциал миниатюры, древние кхмеры не нашли выхода из тупика натуралистической мегаломании. В какой-то момент они осознали несовместимость реализма и монументализма и, более того, неосуществимость претензий натуралистического искусства. Шок этого открытия, возможно, заставил их отречься от своей зодческой традиции. Кстати, вездесущий лик – точнее, уже портрет – царя в Байоне символизирует всевидящее око власти, как в Паноптиконе либерального англичанина Бентама. Подозрительность властей становится маниакальной. Быть может, даже существует внутренняя связь между провалом «ангкорского проекта» и тоталитаризмом красных кхмеров, их самоубийственной манией разоблачительства, каковая, по-моему, хорошо согласуется с отчаянием, внушенным недостижимостью идеальной натуры.
«Проект Ангкор-Ват», заброшенный человеком, довершила сама природа. Она здесь не столько противостоит человеку, сколько восполняет его ограниченность. Джунгли надежно укрыли опустевшие храмы и… срослись с ними. Деревья взобрались на гребни стен и, оседлав их, потянулись гигантскими живыми колоннами к небесам. Ненадолго – на век, два. Сопротивление стены в конце концов вырывает корни дерева из земли, и исполин умирает, намертво обнявшись с побежденным противником. Какой трогательный, совершенно непреднамеренный союз заклятых врагов!
Так исполняется предначертание, о котором не догадывались строители Ангкор-Вата: обрести своей вечносущий образ в тени вечности, представленной неумирающим, все укрывающим тропическим лесом.
Полуразрушенный Ангкор исцелен временем, стал целым «в лучах вечности», перестав быть собой. На развалины Ангкора не нужно смотреть. Надо прильнуть к их мшистым камням и сердцем ощутить неслышное, непостижимо-тихое тиканье мировых часов – единственное, отмеряющее время вечно отсутствующего реального события. И тогда сознание, остановив свой бег, найдет себя. Вот чему учат камни Ангкора. А равно эротически-замедленный, умиротворяющий темп местной ритуальной музыки и знаменитых танцев небесных дев. Протяжно-булькающие звуки музыки и филигранные, как бы замирающие в воздухе жесты танцовщиц уводят сознание в глубину душевной тишины. Туда, где пророчества на стенах храмов пишутся теми, кто не умеет их читать.
Великое искусство способно внушать и дьявольское исступление, и божественное отдохновение. Оно даже может через ярость направлять к покою. Странно, но факт.
Малайзия, малая Азия
В Малайзию я поехал, чтобы проверить свои впечатления почти сорокалетней давности. Тогда мне, двадцатидвухлетнему студенту в Сингапуре, представилась возможность проехаться по Малайскому полуострову. В памяти застряли несколько сильных впечатлений: зеленые холмы, убаюкивающие своими мягкими очертаниями, развалины португальской крепости вперемешку с базаром, ровные, словно застывшие на марше ряды обелисков английского военного кладбища, храм со свернувшимися на алтаре змеями… Повторил свой прежний маршрут и убедился: впечатления действительно сильные. А на свежий взгляд еще и поучительные.
Что такое Юго-Восточная Азия? Гигантская периферия великих азиатских цивилизаций, их, так сказать, дачный вариант. Здесь и живется, как на даче: спокойно и легко, без амбиций и страхов, которыми пропитан воздух метрополий. Столица Малайзии Куала-Лумпур – отличная тому иллюстрация. В ее облике нет и намека на организующий центр: королевский дворец (как вообще положено на Востоке) затерян где-то на отшибе, плотная городская застройка перемежается с парками, газонами, стадионами и виллами, т. е. теми же дачами. Монорельсовые дороги – главное средство передвижения в забитом машинами городе – странно петляют, не позволяя представить их маршрут. Даже карты Куала-Лумпура составлены так, что разные перспективы в них, как на китайских пейзажах, накладываются
