Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Грабал по-настоящему полюбил Польди нелегкой, безответной любовью. Завод представлял собой ад из жары и грязи. Кислотные пары жалили глаза и горло. Он видел, как рабочие погибают, раздавленные стальными балками, разорванные свисающими проводами и ошпаренные расплавленным металлом. Одни погибали на заводе; других доставляли в больницу, откуда никто никогда не возвращался. Грабал работал с опозоренными судьями, профсоюзными деятелями, мелкими воришками и бывшими проститутками. Вместе они перерабатывали металлолом, прибывавший поездами со всей Чехословакии: железные кресты, снятые с деревенских погостов, обломки танков, надгробные плиты, швейные машинки и ванны, искореженные зажигательными бомбами. Эти остатки старого мира переплавлялись и перековывались во что-то лучшее. Метафоры практически возникали сами собой. В коротком рассказе, написанном в это время, один из персонажей Грабала объясняет, что все это значило:
«Неужели вы не понимаете, что вы загружаете все это барахло, сами инструменты вашего ремесла, в эти печи, и слитки, которые выходят из этих печей, предназначены для другой эпохи? Через год где будут все эти мелкие предприятия, эти дерьмовые маленькие компании и их оборудование? Исчезнут! И что станет с вами? Так же, как и весь этот металлолом, инструменты вашего ремесла… вы тоже станете слитками».
Грандиозные сталелитейные заводы в Кладно, Нова Гуте и Сталинвароше переплавляли прошлое. Они также выковывали новый тип людей – героев для пролетарской эпохи. В СССР этих новых людей называли стахановцами, или героями труда. Они были вундеркиндами производительности, ударными работниками, чьи подвиги силы или результативность служили живым доказательством того, что простое усилие может одержать победу над недостатком материалов или средств. Другими словами, не технология, а воля привела к тому, что социалистический Восток превзошел капиталистический Запад.
Стахановское движение казалось демократичным, потому что его герои могли быть родом откуда угодно. В 1949 году Петр Ожаньский прибыл в Нова Гуту из крошечной деревушки в Карпатах. Двадцатичетырехлетний Петр, ветеран армии и член польской молодежной бригады, мечтал совершить «новый подвиг молодежи» или триумфальный трудовой подвиг на строительстве. Получив образование каменщика, он решил, что его подвиг будет заключаться в укладке двадцати четырех тысяч кирпичей за одну смену. 14 июля 1950 года его желание исполнилось. За восемь часов его команда уложила 34 727 кирпичей. Через несколько недель его портрет появился на парадных знаменах.
Герои-рабочие также получили долю славы в художественных произведениях. За одну ночь родился новый жанр: производственный роман, тоже импортированный из Советского Союза. Действие большинства производственных романов происходило на фабриках. Названия говорят сами за себя: «На стройке», «Уголь», «Наступление», «Производство номер 16», «Тот самый трактор», «Трактор победит весной». Тракторы, или «танки мира», как их иногда описывали поэтически настроенные писатели, были особенно популярной темой. Тракторы, одновременно вездесущие и революционные, обещали окончательно очистить сельскую местность от старых феодально-патриархальных порядков. Предвестники новой эры, тракторы стали идеальными объектами для артистов всех мастей. Как высказался в 1949 году, отражая ортодоксальность момента, один словацкий художник, «человек на зерноуборочном комбайне» стал для своей эпохи тем же, чем «человек в доспехах или в княжеской мантии» был для эпохи Возрождения.
Создание новой литературы также означало избавление от старой. Польша и Венгрия просто запретили различные довоенные издания и сняли тысячи наименований с полок публичных библиотек. Чехословакия более серьезно отнеслась к задаче обновления национального списка литературы для чтения. В период с 1949 по 1952 год специальная «ликвидационная комиссия» провела ревизию ценности всей литературы в стране и обнаружила, что многое не соответствует требованиям, часто по эстетическим соображениям, а не по идеологическим. По всей стране уничтожили около двадцати семи миллионов книг: их размельчили в кашицу и превратили в картон. После романа с Польди Грабал работал на одном из таких заводов по переработке литературы. Если бы он задержался здесь на достаточно долгое время, то смог бы лично пронаблюдать, как его собственные книги исчезают под гидравлическими прессами.
Что же заняло место всех этих книг, предназначенных для сжигания? Новая литература основывалась на жизненном опыте рабочего класса и писалась им же. По крайней мере, на это возлагались надежды. Коммунистические культурные власти Польши постоянно искали таких художников-самоучек. Они спонсировали специальные конкурсы для начинающих авторов песен, скульпторов, художников и особенно писателей. Создали даже специальное «литературное справочное бюро», чтобы направлять подающие надежды таланты из темной слякоти к свету печатной страницы.
Начинающие писатели откликались толпами. Однажды в Варшаве я нашел в Национальном архиве огромную коллекцию писем, так и не открытых. Их слали потенциальные поэты, разочарованные романисты и разнообразные графоманы всех мастей. Большинство из них были молодыми людьми, представителями поколения так называемого социального прогресса. Многие недавно приехали из своих родных деревень в город, чтобы поступить в новые рабочие университеты, которые предусматривали ускоренный курс обучения для пролетарской молодежи. Они писали о желании поехать в Советский Союз, получать стипендии, печататься в журналах или найти работу в качестве руководителей промышленных объектов.
Стихи, присланные этими потенциальными авторами, несли в себе все клише социалистического реализма. Среди них стихи, восхваляющие Красную армию, Польскую рабочую партию, обязательная ода тракторам, озаглавленная, не очень образно, «Музыка тракторов». Одна шестнадцатилетняя девочка прислала песню на наименее волнующую тему из всех – о Болеславе Беруте, нынешнем президенте Польши и главе Польской рабочей партии – сером пятне, которое служило глазами и ушами Сталина в Варшаве.
Как и другие лидеры всех стран народной демократии, Берут получал подарки от своих благодарных подданных, о которых регулярно объявлялось в прессе. На один день рождения он получил девяносто девять подарков от представителей народа, среди которых обнаружились образцы дорожного гравия, автоматические выключатели и модель президентского дворца, полностью сделанная из сахара. Эта щедрость меркла по сравнению с щедростью, с которой одаривали Сталина. На свой семидесятилетний юбилей в 1949 году Отец народов принял восемьсот одиннадцать подарков от благодарных поляков. Коллекцию украшали последний метр джутовой ткани, изготовленной в соответствии со спецификациями трехлетнего плана, девятисоткилограммовая статуя самого вождя, вырезанная из каменной соли, и любимая трубка пожилого кашубца.
Подарки лидеру часто были весьма личными, ручной работы. Они могли быть трогательными и опасными в равной мере. В Будапеште в начале 1950-х годов один предприимчивый мясник выставил бюст Матьяша Ракоши в витрине своего магазина. Ракоши был венгерским эквивалентом Берута, которого весь советский блок называл «лучшим венгерским учеником Сталина». Мясник вылепил бюст из сырого свиного жира – настоящий подвиг, но он быстро обернулся неприятными последствиями. Не желая отставать, все остальные магазины на мясницкой улице также вывесили портреты лидера. То, что начиналось как реклама, теперь стало обязательным актом почтения. Однако, когда зима
