Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Немцы не считали поляков – в отличие от хорватов, словаков и украинцев – достойными коллаборационистами. Их место было в услужении, а не на войне. Но хотя немцы никогда не наделяли поляков даже ограниченной степенью автономии, на местном уровне отдельные поляки действительно помогали немцам в уничтожении и казнях своих соседей-евреев.
Некоторых членов моей семьи убили именно таким образом, по доносу соотечественников, которые по идее должны были выступить их союзниками. Но это слишком долгая история, которую я могу рассказать только фрагментарно. Все начинается там, где оказалась большая часть моей семьи с приходом войны и где большинство из них погибло задолго до ее окончания: в Варшавском гетто. Этот тюремный мегаполис с населением почти в полмиллиона человек был спроектирован только с одной целью: убивать. Та м погибло так много людей, что для полноценного восстановления того, что произошло, требуются археологические раскопки. Гетто, подобно черной дыре, поглощало не только свет, но и информацию. Его узники знали об этом, и многие делали все возможное, чтобы оставить свидетельства, которые переживут их самих. Всякий раз, когда я пытался понять, что случилось с моей семьей, именно с таких свидетельств начинался мой поиск.
Гетто походило на горящий корабль, а произведения, написанные в нем, – на множество безнадежных посланий в бутылке, осевших на дно океана. Как и в отношении любого аспекта жизни в гетто, определяющую роль в том, что сохранялось, а что нет, играл случай. Требовалось тайное место для хранения рукописей, но на него редко можно было рассчитывать. Евгения Зайн-Левин спрятала свои записи в тайнике под полом своей варшавской квартиры. Она погибла во время Варшавского восстания, но ее рукописи сохранились. Людвик Ландау спрятал свою хронику оккупации в двух местах: закопал под землей и под кучей угля в своем доме под Варшавой. Уцелела только половина, спрятанная под кучей угля. До войны Владислав Шленгель был одной из звезд варшавского кабаре. Автор танго и популярных песен, во время войны он обратился к поэзии. После войны какой-то старьевщик нашел несколько его стихотворений, спрятанных в двойной крышке деревянного стола, сданного на розжиг.
Единственным наиболее важным набором документов, которые вывезли из Варшавского гетто и сохранили до наших дней, был архив Рингельблюма, огромный сборник, составленный рабочими и архивариусами под руководством историка и идишиста Эмануэля Рингельблюма в период между началом войны в сентябре 1939 года и последними крупными депортациями в Треблинку в январе 1943 года. Заключенный в гетто Рингельблюм видел, что каждый день драгоценные документы о жизни гетто исчезают, поглощаются пламенем или выбрасываются в мусорное ведро. Он создал организацию «Онег Шаббос», чтобы спасти как можно больше документов; они посылали своих представителей в квартиры депортированных, но те редко что-либо находили. По словам Рингельблюма, «великий поток депортации накрыл все, разрушил все и не оставил после себя никаких следов».
Эта волна разрушений сделала задачу сохранения архива, который они собирали, еще более актуальной. «Онег Шаббос» тщательно заботились о том, чтобы найти безопасное место для хранения коллекции, которую удалось собрать. Первую часть они спрятали 3 августа 1942 года, когда на улицах гетто усилилась немецкая блокада. Они упаковали документы в металлические коробки, затем тщательно запечатали их и закопали в подвале склада. Шесть месяцев спустя они закопали вторую часть, сложенную в два больших стальных молочных бидона, на том же месте. Третья и заключительная часть была захоронена в отдельном месте незадолго до начала восстания в Варшавском гетто 19 апреля 1943 года.
После войны, в 1946 году, восстановили первую часть архива. Вторую часть, спрятанную в молочных бидонах, обнаружили только в 1950 году. Третья часть так и не была найдена. Документы, которые сохранились, пропитались влагой из земли. Фотографии растворились, некачественные чернила военного времени стекли со страниц, а бумагу изъела плесень. Но после многих лет тщательной работы по консервации большинство документов снова стало возможно прочесть.
Найденные документы позволили исследователям восстановить последние минуты жизни архивариусов. Незадолго перед тем как запечатать последнюю коробку, Наум Грживач добавил к стопке документов записку, написанную от руки. В ней говорилось: «Сегодня 3 августа 1942 года, 13:40 пополудни. Я хотел бы выжить. Не только потому, что я хочу сохранить собственную жизнь, но и потому что необходимо рассказать о происходящем людям, всему миру!» Другой архивариус написал: «Соседняя улица в осаде. Мы роем последнюю яму. Я хотел бы дожить до того дня, когда сокровище, спрятанное нами, будет обнаружено и мир узнает всю правду».
Ни один из этих героев не пережил войну. Однако я в неоплатном долгу перед ними обоими. Бабушка моей матери Сабина и ее тети Рейчел и Роза; дедушка, бабушка и младший дядя моего отца; и еще много двоюродных братьев и других родственников – все погибли в гетто. Большинство из них пропали навсегда, без малейшей информации об обстоятельствах их кончины. Единственное исключение – тетя моей матери Роза. Она работала продавщицей в шляпном магазине в Варшаве. Ей было двадцать шесть, когда началась война, и она только родила сына по имени Якуб. К 1941 году она умирала с голоду и поэтому вышла за пределы гетто в поисках работы и еды. Ее вычислили на арийской стороне во время поездки в трамвае, предположительно, на нее донес польский ребенок. Ее арестовали за преступление, заключающееся в выезде за пределы гетто: покидать эту зону евреям запрещалось.
После ареста Розу отправили в женскую тюрьму Гесиувка на улице Геся, 24. Ее и шестнадцать других молодых женщин казнили 15 декабря 1941 года. Это случилось до массовых депортаций в Треблинку или в главное гетто, и смерть семнадцати молодых женщин все еще считалась трагедией. Адам Черняков, глава администрации гетто, даже сделал специальную запись об этом в своих дневниках.
Перед казнью Розу поместили в одну камеру с Байлой Кесельберг, женщиной, которой удалось записать свою историю и передать ее кому-то, связанному с «Онег Шаббос». История Байлы занимает четыре страницы. За годы, проведенные в земле, дешевая коричневая бумага стала розовато-желтой. Почерк аккуратный, хотя и несколько детский, – почерк девочки. Голос принадлежит очевидцу. Текст
