Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Казаки и Кинг-Конг, свекольные поля и бипланы: этого было достаточно, чтобы вызвать головокружение. Малевич опьянел от происходящего. Работая в своей неотапливаемой витебской классной комнате, пока вокруг бушевала война, он предсказал техно-механическое будущее, в котором люди займут место богов, формируя саму природу в соответствии со своими потребностями. Малевич выбрал в качестве своей эмблемы черный квадрат. Для него он символизировал вечность и бесконечность. Подобно дадаистам в Урихе в то же время, половина из которых были румынскими евреями и приехали из городов Молдавии, таких же заброшенных, как Витебск, Малевич писал бессмысленные стихи, в которых язык освобождался от оков рифмы или смысла. Он представлял себе художников летчиками, разрывающими цепи земного притяжения и летящими в чистую белую бесконечность, за пределы смысла или времени. «За мной, товарищи авиаторы, плывите в пропасть», – нараспев декламировал он. В этом виделся истинный, скрытый смысл революции, что есть не просто смена правительства, а что-то вроде левитации. Прогресса можно было достигнуть не медленно и поступательно, как на Западе, а сразу, одним гигантским прыжком, из грязи в князи.
Писавшая в 1949 году из своего дома в изгнании в Великобритании Янина Путткамерова изо всех сил пыталась вернуть мир своего детства в далекой Беларуси:
«Сейчас, после двух мировых войн и кровавых революций, трудно передать то чувство безопасности, которое царило в нашем пустом и одиноком Полесье. На окнах нашего дома не было ставен, и ни одна из дверей, ведущих из усадьбы наружу, никогда не запиралась. Я не помню злых собак или каких-либо упоминаний о ночном стороже. Мы гуляли в сумерках, по снегу, по пустынной дороге или в пустом парке. Мир и покой царили на бескрайних просторах лугов, среди дубов, замерзших полей и лесов».
Тем, кто не разделял веру Малевича в революцию и кто пережил почти десятилетие кровопролития, голода и беспорядков, было трудно вспоминать время перед Первой мировой войной иначе, нежели как потерянный рай. Для Стефана Цвейга те годы казались «золотым веком безопасности», когда все было предсказуемо и каждая вещь «имела свою норму, свои правильные размеры и вес». Югославский писатель Данило Киш думал о них как о «тех древних, мифических временах, когда мужчины все еще носили дерби». Бруно Шульц просто называл ту эпоху «веком гениальности».
Когда Шульц обратился к своей памяти, чтобы восстановить утраченный мир своего детства, две фигуры вырисовывались крупнее остальных. Одним из них был император Габсбургов Франц Иосиф I, а другой – Анна Чиллаг, женщина, чье изображение, казалось, появлялось до Первой мировой войны во всех газетах Восточной Европы. Рекламные объявления, выполненные грубыми линиями крестьянской гравюры на дереве, изображали ее одетой в цветастое крестьянское платье, держащей в одной руке три лилии. Однако самым поразительным в ней были ее волосы длиной 185 сантиметров: они ниспадали каскадом по спине, как пушистая Ниагара.
Сопроводительный текст в рекламе объяснял такую необычную длину. В переводе на любой язык статья всегда начиналась одинаково: «Я, Анна Чиллаг, обладательница длиннейших, 185-сантиметровых локонов, похожих на локоны Лорелеи, горжусь ими благодаря четырнадцати месяцам использования помады специального состава». Иногда, когда это соответствовало культурным традициям, она сравнивала свои локоны с красотой славянской речной нимфы, русалки, вместо более германской сирены. Шульц запомнил историю Анны как почти «рабочую» сказку, в которой молодая женщина, проклятая скудной порослью тонких и непривлекательных волос, жила в страхе никогда не найти себе пару, и вся деревня поддерживала ее в этом несчастье.
Однако однажды пришло спасение. Работая с химикатами и травами, Анна наткнулась на поистине чудодейственное лекарство, которое не только вылечило ее облысение, но и стало своего рода чудо-средством для роста волос. После повторного использования смеси волосы неконтролируемым потоком выросли из ее кожи головы. Вскоре все мужчины в ее семье также могли похвастаться поразительной копной блестящих черных волос – веерообразными бородами, доходящими им до талии, и похожими на веревки усами, которые обвивались вокруг торсов и животов, как боа. Именно этим благословением Анна поделилась со всем миром посредством потока платной печатной рекламы, которая непрерывно появлялась в ежедневных газетах Будапешта, Кракова, Лодзи, Вены, Хельсинки, Риги и всех промежуточных пунктов.
Реклама Анны Чиллаг была настолько популярна, что стала частью фонового шума жизни Прекрасной эпохи в Восточной Европе. Многие писатели, помимо Шульца, вспоминали об Анне как символе исчезнувшего золотого века. О ней говорили Чеслав Милош, Дьюла Круди, Карл Краусс и Кальман Микшат, а Юзеф Виттлин, великий летописец довоенного Львова, посвятил Анне целое стихотворение, в котором девушка становится символом всего того милого и глупого, что навсегда исчезло из современного мира. Однако для меня версия этой истории, изложенная Шульцем, остается самой запоминающейся. Она органично вписывается в его видение Дрогобыча как места неестественного, чрезмерного роста и размножения, где работа Творения так и не была завершена, и даже мертвые вещи обладают собственной призрачной жизнью. Настолько, что в течение многих лет я предполагал, что Шульц сам придумал фигуру Анны Чиллаг из воздуха. На самом деле, девушка существовала в реальности, пусть даже большая часть истории, рассказанной в рекламе, была фальшивкой.
Настоящее имя Анны Чиллаг было Анна Штерн; и Штерн, и Чиллаг – это немецкое и венгерское слова, означающие «звезда». Она родилась в 1852 году, но не в «Карловице в Моравии», как утверждала реклама, а в городе Алегерсег в Венгрии. Анна открыла свой бизнес где-то около 1876 года и управляла им попеременно из Вены и Будапешта. Иногда она работала в партнерстве со своим братом, а иногда в одиночку. Они продавали чудодейственную помаду, а также линейку вспомогательных продуктов, включая «лучшее мыло в мире», специальные щетки для волос и расчески для усиления действия ее эликсиров.
Австрийская бюрократия, божественная в своей скрупулезности, проверяла каждый продукт. «Лучшим мылом в мире» оказалось очень твердое красно-коричневое туалетное мыло «худшего качества», а ее специальный «чай для мытья волос» оказался простой ромашкой. Наибольшее разочарование заключалось в том, что помада представляла собой не что иное, как смесь жира и масла бергамота. Она была
