Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Сторонники национального возрождения жили в страхе, что их языки могут присоединиться к старопрусскому на лингвистическом кладбище. Отсюда срочность их работы. Но раз работа по пробуждению началась, где она должна закончиться? Угнетение обычно было лишь вопросом масштаба. Если империи считались тюремщиками наций, то сами национальные государства служили тюрьмами для малых народов. Каждое из них ждало собственного защитника, который гарантировал бы им место под солнцем.
…
Андра Лысогорский стал одним из последних национальных пробужденцев Восточной Европы. Его путь может также считаться одним из самых донкихотских. Он родился в 1905 году в Моравской Силезии, пограничном регионе недалеко от того места, где сегодня сходятся Чешская Республика, Польша и Словакия. Псевдоним «Лысогорский» Эрвин Го й взял в честь силезского бандита XVII века и горы, которая служила базой его банде. Город Фридек, где он родился, был хорошо известен как место паломничества. Люди говорили там на множестве языков: немецком, словацком, польском, моравском и чешском. Они также говорили на собственном языке, вобравшем в себя словарный запас и особенности от всех них. Лысогорский назвал этот язык, который не записывался и не преподавался в школах, лачианским и решил стать воспевающим его поэтом.
Начиная с 1930-х годов Фридек уже стал частью независимой Чехословакии. Лысогорский разработал систему письма для лачианского языка, которая позаимствовала черты как из польского, так и из чешского языков. Это привело чехов в ярость, они обвинили его в попытке подорвать национальное единство. Поляки тем временем едва ли обратили на его труды внимание. Тем не менее Лысогорский упорствовал, публикуя стихи и прозу на языке, который никто никогда раньше не читал. Несколько учеников откликнулись на его призыв и основали литературное общество, но начало Второй мировой войны положило конец их экспериментам.
Лысогорский провел большую часть военных лет в Советском Союзе. Там он продолжал писать на лачианском, хотя чехословацкие коммунисты в изгнании требовали, чтобы он прекратил, поскольку, как и чехи-капиталисты, они боялись, что лачианский вобьет клин в объединенную Чехословакию. В 1944 году, доведенный до отчаяния их кознями, Лысогорский написал лично Сталину и пожаловался на свои проблемы. Этот шаг имел неприятные последствия: вскоре ему стало еще труднее публиковать свои работы. В последующие годы У. Х. Оден отстаивал свои стихи, а Марина Цветаева и Борис Пастернак переводили их на русский язык. Тем не менее у Лысогорского было мало возможностей общаться на созданном им языке дома.
К тому времени эти разочарования не могли стать большой неожиданностью. Лысогорский всегда шел в ногу со временем. Он начал свою работу по пробуждению слишком поздно, спустя много времени после того, как мода на лингвистическое возрождение прошла. Не так много людей в его родной Силезии читали или интересовались тем, что он пишет по-лачиански. Немногие могли даже бегло читать на нем, потому что, хотя Лысогорский и любил утверждать, что по всей Польше и Чехословакии около двух миллионов человек говорят по-лачиански, конкретный язык, на котором он писал, соответствовал речи лишь крошечной области, ограниченной долиной реки Остравице.
Перед смертью Лысогороского в 1989 году некоторые его чешские критики умоляли его смягчить свою позицию и признать, что лачианский – это всего лишь диалект чешского языка. За исключением этого они сказали ему, что даже небольшие уступки, такие как замена польского на чешский, могут привлечь к нему больше читателей. Но Лысогорский остался непреклонен. Когда на него давили, он вспоминал свое детство и маленький переулок у церкви Святого Мартина Фридека, где он вырос. Он все еще помнил всех своих соседей: немку фрау Ленер, поляков Сташа и Гладиша и лаксов: Скотницу, Хесека, Фарника и Завадски. До конца своей жизни Лысогорский сохранял веру в них. Ему было плевать на армии и правительства; его национализм был нацио нализмом одной улицы в одном городе.
Часть III
XX век
9
Современники
Сложно назвать другую часть Европы, которая была бы более отдаленной от цивилизации, чем Припятские болота. Расположенные в Полесье, вдоль сегодняшней границы между Беларусью и Украиной, болота представляли собой край непроходимых топей, извилистых ручьев и засасывающей грязи, без единого моста или дороги. Этот район прославился своей отсталостью и труднодоступностью – двумя фактами, которые породили легенду – столь же живучую, сколь и ложную, – о том, что это была исконная родина славян. Короче говоря, болота были не тем местом, куда можно отправиться, чтобы оценить последние новинки моды. И все же к 1900 году дары современности добрались даже сюда.
Янине Путткамеровой в 1900 году было одиннадцать лет. Она выросла среди польских дворян Вильнюсской губернии Российской империи, но лето и каникулы проводила в Дерешевичах, в поместье своей бабушки в Полесье. Семья владела величественным особняком, построенным на утесе прямо над рекой Припять. Янина пишет в своих мемуарах, что вид бесконечных затопленных полей за рекой, открывающийся с террасы поместья, навел ее на мысль о том, что представляла собой настоящая Америка перед тем, как паломники пришли и все там испортили.
Раз в день мимо поместья проходил пароход. Часто на нем приезжали гости, например веселая тетя Вива, размахивающая боа из страусиных перьев, в платье, покрытом таким количеством шелковых воланов и кружевных лент, что дама походила на летящий на всех парусах корабль. Другая тетя, капризная Иза, носила скромные, но искусно сшитые платья, только что купленные у лучших кутюрье Вены. Любимое платье Изы было сшито из муарового шелка розового цвета с подкладкой из переливающейся тафты. При ходьбе оно издавало тихий шелестящий звук, идеально подходящий для того, чтобы тактично объявить о своем присутствии, окажись в гостях джентльмены.
Распорядок дня в Дерешевице был приятным и неизменным. Взрослые, вернувшиеся с сезонов на Ривьере или в Швейцарских Альпах, играли в карты в гостиной и читали, преимущественно по-французски, в то время как дети играли в крокет и брали уроки рисования у английской гувернантки. Каждый вечер все домочадцы собирались на прогулку в сад.
