Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
Маха умер в 1836 году. В 1859 году в Праге в его честь был устроен бал. В то время это была одна из немногих форм собраний, разрешенных австрийскими властями, которые в противном случае запрещали все формы массового протеста или объединения. В кульминационный момент вечера гости собрались, чтобы прочитать стихотворение о Махе. Предполагалось, что они будут делать это молча, потому что публичные выступления и декламации также были запрещены. Единственное, что могли делать празднующие, – это петь, поэтому вечер закончился исполнением чешских национальных песен. Два года спустя похороны Вацлава Ханки, первооткрывателя (или, по сути, поддельщика) «Суда Либуше», сопровождались зажигательным исполнением чешских песен мужским хором из ста двадцати человек. Хор Hlahol, названный в честь звона колоколов и древней глаголицы, пользовался неимоверным успехом. Он быстро вырос до огромных размеров и привел к созданию по всей Чехии сети подражательных «национальных» хоров.
Аналогичные события произошли и в других восточноевропейских странах. В конце XIX века в Сараево расцвели хоровые общества. В Эстонии и Латвии хоры, и особенно песенные фестивали, сыграли поистине ключевую роль в национальном возрождении. Однако в Чешских землях распространение певческих объединений стало лишь одним из симптомов более широкого движения к национализации всех аспектов жизни. Конкуренция с многочисленным и экономически успешным немецким меньшинством ускорила этот процесс. Любое культурное учреждение или ассоциация, в которой доминировали немцы, должно было иметь отдельный чешский эквивалент. Начиная с 1860-х годов чехи основывали собственные художественные общества, театры и школы. Этот процесс национализации вышел далеко за рамки высокой культуры. Чтобы противостоять немцам и их знаменитым гимнастическим клубам под названием Turnvereins, начиная с 1862 года чешские патриоты начали покровительствовать собственным клубам «Сокол» в стремлении отточить чешские тела во славу нации. Начиная с 1882 года они устраивали в Праге грандиозные массовые зрелища, во время которых тысячи мускулистых чешских мужчин (а со временем и женщин) тренировались в унисон, создавая грандиозное визуальное впечатление от чешской физической мощи.
В то же время чешские покупатели восстали против доминирования немецкого пива. В городах по всей стране чехи основали собственные пивоварни, а чешские покупатели начали выбирать исключительно чешское пиво. Условия этого соперничества даже вплелись в городскую ткань Праги. Одна из причин, по которой в городе так много прекрасных зданий в стиле ар-нуво и эпохи сецессион, заключается в том, что чешские и немецкие застройщики пытались превзойти друг друга в богатстве орнамента и изобретательности оформления своих объектов. Отсюда обилие замечательных фасадов зданий, построенных на рубеже веков. Одной из самых красивых была штаб-квартира хора Hlahol. Девиз ассоциации «От песни к сердцу, от сердца к Родине», написанный золотыми буквами над мозаичным изображением феникса с радужными крыльями, передает волшебную атмосферу того века, опьяненного музыкой.
Однако к тому времени, когда в 1905 году строительство «феникса» было завершено, большинство чехов уже не довольствовались простым исполнением песенок о своих обидах. В последние десятилетия XIX века политика национализма в Австро-Венгерской империи неуклонно ужесточалась, поскольку неформальные стены между общинами поднимались все выше и выше. В то же время империя в целом либерализовала себя, отменив многие прежние ограничения на свободу слова и создав площадки для реального голосования и массовых движений. Чехам больше не нужно было молча читать хвалебные речи своим погибшим бардам. Им разрешили открыто чествовать их на улицах, как и словенцам, полякам, хорватам и всем остальным национальностям империи. Парадоксально, но это во многих отношениях привело к усилению напряженности. Некогда незначительные разногласия по поводу деталей языковой политики и регулирования образовательных систем теперь ощущались как вопросы жизни и смерти.
К 1900 году практически вся парламентская политика в Австро-Венгерской империи вращалась вокруг мелочей национального приоритета. В 1897 году принятие закона, который обязывал чиновников в Богемии изучать чешский язык, вызвало массовые беспорядки по всей Австрии, особенно среди студентов университетов, разъяренных таким оскорблением немецкого языка. Когда закон отменили, по чешскоязычным землям распространилась вторая волна беспорядков из Праги. Последующую кампанию чешских националистов направили на то, чтобы заставить новобранцев своей армии отвечать на перекличку на чешском – «зде», а не на немецком – «хиер». Императору Францу Иосифу это заявление показалось настолько наглым, что он пригрозил чехам военным положением. В 1906 году венгерский сейм прервали из-за столь же тривиального вопроса о цветах кистей на саблях офицеров венгерской армии: должны ли они быть имперского черно-желтого цвета или венгерского красно-зеленого?
Рассматриваемое по отдельности, каждое из этих противоречий казалось незначительным, но их совокупный эффект был по-настоящему зловещим. На некогда безмятежной поверхности старой монархии появилась паутина трещин. Под влиянием поражения в Первой мировой войне эти расколы оказались фатальными, но их невозможно было избежать. Если восточноевропейские националисты подходили к языковым вопросам с горячностью, которая казалась необычной или даже иррациональной их коллегам на Западе, то это только потому, что их преследовала серьезная угроза культурного вымирания.
Французам или англичанам трудно понять опасения исчезновения нации, но многим восточноевропейцам они казались ужасающей и вполне реальной возможностью. В конце XIX века в Российской империи в значительной степени запретили образование на польском и украинском языках. В Венгрии словацкий и румынский языки неуклонно уступали венгерскому, в то время как жителей Австрии неумолимо манила к себе сила немецкой экономической мощи.
Исторические прецеденты были столь же зловещими. Как хорошо знали чешские и словацкие «пробужденцы» начала XIX века, большая часть Восточной Германии когда-то была славянским центром, населенным племенами закоренелых языческих древопоклонников. Но кто сегодня помнит полабов, ободритов или вагрийцев, которые когда-то жили там? Столетия тевтонской экспансии вынудили большинство из них ассимилироваться. Единственными следами, которые они оставили после себя, были несколько разрозненных географических названий и последние выжившие носители вендского языка, численность которых к концу XVIII века сократилась до горстки.
Балтийские языки тоже понесли ужасные потери со времен Средневековья. Куршский, судовский, селонский и семигальский языки исчезли с берегов Балтики, их носители были убиты, обращены в христианство и в конечном счете превратились в немецкоговорящих в результате длительного нашествия тевтонских рыцарей в XIII и XIV веках. Древнепрусский (прибалтийский, а не немецкий язык – название «Пруссия» – это еще одно сокровище, которое крестоносцы отобрали у язычников) просуществовал немного дольше: последние его носители умерли от бубонной чумы где-то около 1710 года. Но
