Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
— Как я мечтал тогда в Москву попасть — из Ельцина и всех «межрегионалов» шашлык-машлык резать! Б…и цэрэушные, из-за них все это!
Алик и офицеры спецназа добро улыбались, и от их улыбок холодела душа. После грязных дорог карабахского фронта с его неописуемыми зверствами, сырыми блиндажами со стойким запахом бараньего жира и разбегающимися из окопов ополченцами-колхозниками эти короткие дни отдыха с неизменным восточным застольем обычно приводили к ностальгическим воспоминаниям. Я уже не морщился, запивая водку горячим бараньим жиром, ел иранский плов и шашлык из свежей осетрины и слушал рассказы о цветущем прежнем Баку с его особым населением — бакинцами и о том, как рухнул этот, теперь кажущийся сказкой, мир, истории о продажных демократах из Москвы и жулике Невзорове, взявшем огромные деньги за фильм о Карабахе и сделавший десятиминутную пародию, об огромной ошибке Москвы, толкнувшей еще во многом советский Азербайджан в объятия Америки…
— Мы тогда хотели все исправить, Ровшан-мюалим посылал нас умереть, но вам помочь, чтобы потом вы тоже нам помогли. А эти ваши гетвераны[2] опять в нас плюнули! Э-э, давай выпьем!
Мы поднимали рюмки, и я думал о зигзагах судьбы, забросившей меня, русского националиста, с одной чужой войны на другую.
…После репортажей в западной прессе о фашистах, якобы контролирующих Белый дом, Руцкой решил лично провести сидящих при ВС корреспондентов в приемную и показать всему миру, что мы — фашисты добрые и ручные, а его, Руцкого, чтим и любим, как отца родного. О визите нам сообщил постоянный гонец от Баркашова Коля Кремлев. Пришлось устраивать чисто военную показуху для начальства — ребят в «гражданке» отправили наверх в спортзал, бойцы в наиболее чистой форме получили роли в спектакле. Вскоре к нам через площадь покатилась толпа с камерами и микрофонами, в центре которой шел Руцкой в оцеплении охраны. Бойцы на входе отошли, пропуская их внутрь, где другая группа быстро отсекла корреспондентов на входе. Я бодро проорал: «Встать! Смирно!» — и рубанул строевым шагом к остановившемуся Руцкому. Бойцы, изображавшие уборку, вытянулись со швабрами в руках, а культурно отдыхающие застыли у стен с газетами «Русский Порядок» за май прошлого года. Отрапортовав Руцкому, я по уставу сделал шаг в сторону и ел его преданными глазами. Руцкой игру принял и, широко взмахнув рукой в сторону застывших бойцов, крикнул:
— Где вы видите фашистов? Это же воинское подразделение, защищающее парламент и президента России! Пустите их, пусть снимают!
Бойцы расцепили руки, и корреспонденты бросились внутрь, снимая на ходу замерших у стен бывших фашистов и Руцкого, застывшего в их логове как памятник себе.
Довольный Баркашов показывал из-за их спин поднятый палец…
К началу октября оппозиция в Москве, преодолев распри, все же подготовилась к большому маршу и возможному прорыву блокады, о чем в ВС сообщили прибывающие ночью связники. Мы со своей стороны передали в штаб РНЕ приказ о присоединении всех наших бойцов к этому маршу и о самых жестких действиях при прорыве.
Связь с оппозиционерами поддерживал с нашей стороны А. Федоров. В ночь на 3-е октября мы с А. Денисовым задержали наблюдателя из СБ Коржакова. По площади от костра к костру тихо переходил высокий мужик в дешевой куртке, присаживался к людям, курил, переговаривался и, поправив сумку на плече, брел к следующей группе ополченцев. Без дела бродящий ночью человек был подозрителен, как Ленин на пятидесятидолларовой купюре. В Денисове тут же проснулся опер.
— На одежду глянь, на обувь! Это же «внедрило», он еще бы буденовку с парашютом для маскировки одел!
«Внедрило» явно перестарался, собираясь с визитом: отглаженные офицерские брюки, чистые ботинки и руки без малейших признаков копоти и грязи — на фоне прокопченных у костров и мятых от ночлега в одежде на полу и в палатках защитников выглядел он странновато.
Мы обыскали его на предмет оружия и, подгоняя стволами, отвели в помещение департамента охраны, несмотря на заверения, что он очень свой и очень хороший. Там, почувствовав профессиональные отношения, задержанный поплыл и рассказал, что послан для выяснения нашей готовности к прорыву, наличия оружия и готовности применить его. Кроме того, он рассказал, что знал, о подготовке милиции к прорыву, о мобилизации в заслоны всех милиционеров, включая паспортников, о переброске новых ОМОНов и ВВ, об отказе «Альфы» и «Вымпела» идти на штурм.
Словом, данных о прорыве было много, и все же, когда вдали послышался гул скандирующей что-то толпы, перестук омоновских дубинок по щитам, крики и шум драки, отдельные выстрелы и топот сотен бегущих людей, мы оторопели и бросились к «колючке». От моста к мэрии резво улепетывали омоновцы, отбрасывая щиты, чуть медленнее бежали милиционеры вперемешку с солдатами ВВ, периодически отмахиваясь дубинками от наваливающейся стены разъяренных схваткой мужиков, в руках которых мелькали палки, куски труб и арматуры, трофейные дубинки. Выскочившая из мэрии группа милиционеров выпустила в толпу несколько газовых гранат, но бегство заслонов уже никто не мог остановить. От мэрии раздались выстрелы, в толпе кто-то упал. Послышались крики, но демонстранты уже сворачивали к Белому дому, растаскивая баррикады с помощью наших ополченцев.
Стоявший рядом на парапете Володя Зызин толкнул меня:
— Ты помнишь, что Патриарх говорил про первую кровь и анафему? Доигрались менты со стрельбой!
На площади все перемешалось: обнимались защитники и демонстранты, подоспевшие экзальтированные дамы трясли нас, как плюшевых мишек, подбегали наши бойцы, бывшие в группе прорыва. На балкон вылезали цветущие депутаты, Руцкой поднял руку — шум понемногу стихал, толпа замерла. И тут мне показалось, что на секунду замерло все Отечество, в ужасе ожидая от него очередного подвига. Руцкой взял протянутый мегафон и кричал, что милиция открыла огонь, у моста есть убитые и раненые, часть этих убийц укрылась в мэрии. И в конце речи неожиданно прокричал:
— Баркашов! Ну где твои люди? Я приказываю: взять мэрию штурмом!
Баркашов был здесь, мы стояли в толпе соратников, обмениваясь рассказами о жизни по обе стороны проволоки. Он быстро отвел меня в сторону и прошептал:
— Бери человек десять с оружием и вперед! За вами сейчас краснопузые рванут, пропустите их, а сами за ними! Давай!
Я собрал десяток знакомых бойцов с автоматами, построил их и повел с площади. За спиной раздавалось восторженное:
— Штурм! На штурм!
Мы быстро рассыпались цепью и зигзагами бросились к стоящим у мэрии машинам. Стоявшая у дверей мэрии кучка солдат быстро ринулась внутрь, с лязгом сталкиваясь щитами. Из здания грохнули выстрелы, но мы уже залегли за машинами. Рядом со мной растянулись на асфальте репортер CNN с камерой и рыжеватая корреспондентка из канадской газеты. Я махнул им рукой, отгоняя назад, но репортер лишь улыбался и продолжал снимать наших залегших бойцов, а канадка, немного знакомая нам по осаде, на плохом русском объясняла, что это их работа и они должны ее хорошо делать, после чего принялась щелкать фотоаппаратом. Тяжело топая, к мэрии уже бежала толпа, в которой действительно мелькали красные флаги. Внутри здания раздались хлопки выстрелов, и стеклянные стены и двери расцвели пулевыми дырами, люди и флаги попадали на ступеньки, я махнул рукой, и бойцы перебежали, пригнувшись, к зданию мэрии, укрывшись там за колоннами и бетонными простенками. За нами подбежали поднявшиеся демонстранты, отряхивая флаги. Все толпились у боковой стены. Подошел Баркашов, что-то на ходу говоривший своему водителю Н. Крюкову. Коля Крюков кивал в ответ, на него напялили армейскую каску и бронежилет. Потом он исчез за углом и появился уже в кабине брошенного ЗИЛ-130 с эмблемой ВВ на двери.
Грузовик вывернул на площадке и ударил в застекленную дверь, посыпались стекла, Коля сдал назад и вторым ударом протаранил двери, вломившись всей кабиной в глубь здания. Изнутри ударили автоматные очереди. Грузовик дернулся и медленно выкатился назад, выворачивая арматуру дверей и рассыпая стекла. Передние колеса машины были прострелены, из дыр в бензобаке вытекал бензин, за выбитыми стеклами кабины никого не было.
— Кольку убили! — сдавленно ахнул кто-то сзади. Но тут дверь кабины открылась, Коля колобком выкатился вниз и, согнувшись, перебежал к нам.
— Я вниз сполз, так и ехал, — объяснял он Баркашову, но тот рванулся куда-то вбок с криком: «Стой! Куда?»
Оказалось, что В. Зызин, стреляя на ходу в стеклянные стены, перебежал площадку и залег за колонной. Я перевел автомат на одиночные выстрелы, передернул затвор и, сделав несколько выстрелов в стекло, перебежал к нему, нырнул за бордюр и залег, как в тире, раскинув ноги. Следом за нами, лупя в стекла очередями, проскочил Макариков, которого мы прикрыли стрельбой. Сзади меня послышался шорох, я перевернулся на бок и обомлел — рядом со мной лежал с камерой неугомонный CNNщик, а за ним, шагах в десяти, на откосе теснилась кучка милиционеров в диковинных шлемах. Один из милиционеров вытянул руки вперед и крикнул:
