Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
— Приходили ребята от Осташвили и показывали нож: «Если ты не изменишь показания, тогда мы тебя убьем».
Позже, в ходе допроса свидетелей писатель Игорь Минутко рассказал о том, что перед началом событий в Большом зале ЦДЛ 18 января к нему подошел Александр Штильмарк и предупредил о готовящейся провокации со стороны Осташвили и его людей. В этих условиях особое значение приобретают свидетельские показания Александра Штильмарка, с которым Минутко был дружен.
В начале сентября Константин Осташвили решил вообще не посещать заседания суда. О некоторых подробностях исчезновения Осташвили рассказал председательствующий суда Андрей Муратов. По его словам, утром 6 сентября, когда подсудимый не явился в суд, Муратов вынес определение об изменении меры пресечения и взятии подсудимого под стражу. По сообщению из 82-го отделения милиции, расположенного по месту жительства Осташвили, около 12 часов в его квартире появились три представителя «комитета содействия», вместе с которыми подсудимый исчез и больше не появлялся. Несколько позже в дверях квартиры Осташвили обнаружили записку. Она была адресована подсудимому, и из нее следовало, что Осташвили больше не должен появляться дома, поскольку мера пресечения ему изменена, а должен позвонить своему соратнику, руководителю еще одной «Памяти» Кулакову. Подпись в записке значилась — «Свои».
Защитник Побезинский информировал суд о том, что некоторое время назад ему звонил подопечный и сказал, что являться на суд он не собирается, так как взятие под стражу считает необоснованным. Тем не менее один из завсегдатаев суда «антисионист» Емельянов рассказал, что ему доподлинно известно, почему Константин не является в суд. Оказывается, он не прячется, а совсем наоборот, хочет скорее вернуться к заседаниям, но не может. Потому как евреи спаивают его коньяком и подсыпают еще в него порошок, чтобы Осташвили не мог подняться на ноги. Хорошо еще, Валерий Емельянов не сказал, что это все происходит в знаменитом буфете Центрального дома литераторов.
Через несколько недель судебные заседания были продолжены уже с присутствием самого Осташвили, арестованного неподалеку от дома, в парикмахерской. С этого момента Константин Владимирович находился в СИЗО № 1, месте, более известном под названием Матросская Тишина. В то же самое время двое защитников — Побезинский и Голубцов — отказались от дальнейшего участия в процессе, пригрозив судье, что «данный процесс вызовет в стране криминогенные вспышки». Впрочем, внезапный уход адвокатов мог быть связан с распоряжением Дмитрия Васильева, который на встрече рекомендовал им отказаться от этого дела. Что сказать — Осташвили был удручен. Это можно было заметить в фоторепортажах из зала суда.
Итак, 12 октября в Московском городском суде процесс по делу Константина Смирнова-Осташвили, который длился больше двух с половиной месяцев, был завершен.
«На основании изложенного судебная коллегия, руководствуясь статьями 301, 303, 315, 317 УПК РСФСР, приговорила Осташвили Константина Владимировича признать виновным по статье 74 ч. 2 УК РСФСР и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на 2 года с отбыванием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Срок отбытия наказания исчислять с 22 сентября 1990 года с зачетом времени предварительного содержания…»
Заключительные слова приговора, для большинства неожиданного, вызвали бурную и громкую реакцию собравшихся. Даже в самых смелых прогнозах никто не думал, что за «толкание» в ЦДЛ Осташвили получит реальный срок, который приведет его к трагическому финалу. Макаров в своей последней речи сказал, что если внешним проявлениям Осташвили соответствует значок с Георгием Победоносцем на лацкане его пиджака, то внутреннюю суть определяет значок со свастикой, изъятый с внутренней стороны того же лацкана: «Политические взгляды Осташвили, изложенные в программе Союза за национально-пропорциональное представительство, должны быть охарактеризованы как фашистские». Сам Константин Осташвили в последний день суда — был заметно взволнован — поочередно отмежевывался от подозрений в семитском происхождении и обвинений в антисемитизме: «Я не еврей… Но какой же я антисемит, если я почетный донор СССР и моей кровью могли пользоваться и негры, и евреи». Выводимый под конвоем из зала, он в последний раз обратился к собравшимся его поддержать: «Вы не бросайте меня…» На что верные соратницы в первом ряду пообещали: «Не грусти, Костя, мы тебя не забудем».
За несколько дней перед досрочным освобождением, 26 апреля 1991 года, Константин был найден повешенным на простыне в раздевалке отдела главного механика производственной зоны исправительно-трудовой колонии города Тверь. Существует мнение, что Смирнов-Осташвили был убит. Утверждается, что на его теле были обнаружены следы физического насилия. Годы спустя свидетель обвинения А. Р. Штильмарк выдвинул версию, согласно которой Осташвили «был зверски и, возможно, ритуально убит».
За восемь дней до гибели Константин Владимирович успел дать корреспонденту газеты «Вече Твери» Михаилу Быстрову последнее в своей жизни интервью. Но через два дня публиковать материал запретил. В беседе с журналистом из «Вече Твери» он настаивал, что его бабушка с фамилией Штольтенберг по национальности немка. Очень переживал: не сочтут ли окружающие его самого евреем. Даже у корреспондента спрашивал, похож или нет. Константин сказал журналисту: «Сама форма митинговой борьбы кажется мне теперь мишурой. Зря я кричал и не сдержался в ЦДЛ… Я убедился, что путь общественной активности опасен. Евсеева убили, Невзорова ранили, а меня посадили».
22 апреля он пошел на прием по личным вопросам к начальнику отдела по исправительным делам (ОИД) УВД Тверской области Борису Фролову. Поделившись с начальством, Константин спросил, не помешает ли его досрочному освобождению шумиха в прессе. Фролов ответил, что не прислушивается к общественному мнению, а действует строго по закону. Корреспонденту «Коммерсанта» сказал подробнее: «Осташвили под досрочное сентябрьское освобождение подходил по всем формальным признакам — в преступлении каялся, трудился добросовестно, дисциплину не нарушал. Среди зэков он сначала пользовался авторитетом, даже возглавлял в колонии благотворительный фонд помощи заключенным. Но авторитет сильно пошатнулся, когда Константина поймали на «мансарде» (этот термин обозначает употребление внутрь лака). В колонии лак считают дурным тоном и предпочитают водку. А еще Константин официально состоял в секции профилактики правонарушений, что не нравилось «некоторым преступникам».
По официальной версии, смерть Осташвили наступила 26 апреля. Но в морг на судмедэкспертизу труп привезли только 29-го и причину задержки журналистам не объяснили. Подозрительна и такая подробность: 29 апреля руководство ОИД говорило прессе: с полной уверенностью можно заявлять только о повешении Осташвили, а было оно убийством или самоубийством, определить невозможно даже судмедэкспертам. На другой день, ссылаясь на тех же экспертов, те же начальники сказали, что факт самоубийства Осташвили никаких сомнений у них больше не вызывает.
30 апреля на Николо-Архангельском кладбище три общества «Память» боролись за право представлять интересы Константина Осташвили при кремации. Победила «Память» Игоря Сычева.
В 15.00 Игорь Сычев, четыре его помощника, а также близкие родственники самоубийцы приехали в морг, чтобы отвезти тело для кремации на кладбище. Малочисленность своей делегации Сычев объяснил тем, что был поздно предупрежден. В противном случае, по его словам, на проводы могли собраться тысячи патриотов.
В морге приехавших поджидали трое представителей патриотической организации Филимонова (отколовшейся от «Памяти» Васильева). Филимоновцы потребовали не сжигать тело патриота, а предать его земле по христианскому обычаю. Но патриоты Сычева настояли на кремации, поскольку таково было решение близких. За это патриоты Филимонова предали родственников Константина проклятию и грубо толкнули его приемную дочь.
Таким образом, потасовка между патриотами началась еще в Москве. А продолжилась в Николо-Архангельском, где автобус с телом встретили 50 представителей двух группировок — Филимонова и самого Осташвили. Последние велели Сычеву речей не произносить. Тот демонстративно осведомился, не агенты ли они КГБ и МВД. Узнав, что не агенты, то есть «не имеют права командовать», Игорь Сычев произнес речь о том, что Константин — жертва гражданской войны.
На это филимоновцы ответили повторным требованием закопать Константина в землю, но не сразу, а после независимой экспертизы причин смерти. При этом они продолжали оскорблять родственников. Наконец расстроенная жена махнула рукой и разрешила патриотам хоронить Константина, как угодно. Получив карт-бланш от родственников, филимоновцы не сумели договориться с кладбищенским начальством насчет могилы. Больше того, их предупредили, что в половине седьмого крематорий закроется, и ответственность за дальнейшую судьбу тела падет на сторонников захоронения. И филимоновцы отступили.
