Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
На это филимоновцы ответили повторным требованием закопать Константина в землю, но не сразу, а после независимой экспертизы причин смерти. При этом они продолжали оскорблять родственников. Наконец расстроенная жена махнула рукой и разрешила патриотам хоронить Константина, как угодно. Получив карт-бланш от родственников, филимоновцы не сумели договориться с кладбищенским начальством насчет могилы. Больше того, их предупредили, что в половине седьмого крематорий закроется, и ответственность за дальнейшую судьбу тела падет на сторонников захоронения. И филимоновцы отступили.
Таким образом, патриоты Сычева одержали победу, которую ознаменовали торжественным накрытием гроба фирменным флагом (трехцветное полотнище с Георгием Победоносцем). Так и понесли его в крематорий.
Игорь Сычев назвал события на кладбище провокацией. «Это все выходит за рамки разумного, — сказал он, — это желание все низвести до балагана. На самом деле это мнимые друзья. Они подтолкнули его к смертному мученическому пути».
В заключение Игорь Сычев рассказал о последних достижениях патриотической теоретической мысли: отныне евреи и сионисты — не враги патриотов. «Мы не согласны, — сказал он, — когда во всех злодеяниях — и расстреле царской семьи, и геноциде — винят евреев, Талмуд, сионистов. Мы сейчас начинаем понимать, что сионизм борется прежде всего за то, чтобы уехать на землю Палестины и содействовать созданию национального государства. Если мы будем смотреть шире, то в Белом движении очень много было и сионистов, и евреев».
Но, разумеется, и Сычев пытался получить политические дивиденды с похорон — Осташвили все еще оставался громкой фигурой. Сам покойный ранее так отзывался об Игоре Сычеве:
— Помните год назад вечер Коротича? Как мы его размазали? Это мы сделали, а не Сычев. Сычев сидел наверху, и ему все приписали, а он, подонок, не отказывается. Он тоже не совсем психически, — говорил Осташвили.
Что касается организации, то с момента нахождения в месте заключения Смирнова-Осташвили резко упала активность СНПП «Память». Практически лишь один из его соратников и последователей начал издавать газету «Русский клич» (после третьего выпуска издание больше в свет не выходило). А с лета 1991 года деятельность СНПП «Память» прекратилась, хотя объявления о самороспуске организации не последовало.
Александр Штильмарк в завершение интервью сказал:
— Это была, конечно, провокация против национального движения, и Костя на нее поддался. Причем Костя вел себя на суде так безобразно, что сам себе два года пришил. Во-первых, он не являлся на суды. Во-вторых, он вел себя там как хам. Но то, что его убили — а его убили, — конечно, жаль. Убили, видно, те, кто не мог сказать правду. Я абсолютно уверен, что он знал правду о том, кто его туда привел, кто его толкал, кто все это сделал и кто ему обещал безопасность. И он наверняка пришел бы: «Ребята, а где же безопасность? Вы же меня бросили!»
Костю Осташвили никто не любил. Его поймали на гордости. Он гордый был очень, а когда человек гордый, его легко поймать на всякую провокацию. Он очень хотел прославиться. Его встречали с цветами в суде, и в итоге он получил то, что хотел. Но он не понял, что на самом деле все очень серьезно и, когда он все это выполнит, он уже будет никому не нужен, его выбросят как отработанный материал. Мне лично его жаль, — подытожил Штильмарк.
Я специально в начале главы сравнил Константина Смирнова-Осташвили с Валерией Новодворской. Они не только являлись символами эпохи, но и тогда, во время перестройки эти два антипода выступали на одних и тех же митингах. А Валерия Ильинична писала гневные письма, требуя освободить Осташвили.
«В 80-х, — пишет Александр Титов, — каждый москвич имел возможность лицезреть шумную и страстную политическую тусовку на Пушкинской площади. Ближе к вечеру тут скапливался народ и начинались бесконечные разговоры, перепалки, обсуждения, выступления. Демократы, социалисты, наконец, «памятники» Осташвили — все они без конца толклись на пятачке у фонтана и произносили речи то о сталинских ужасах, то о зловещих тайнах ритуальных убийств в советском Киеве. Этот московский Гайд-парк просуществовал совсем недолго, вплоть до появления в этом районе ресторана «Макдоналдс» вместе с большими, чем в Мавзолей, очередями. Но до тех пор, пока уголок оратора функционировал, двумя главными действующими персонажами ежевечерних сборищ оставались ныне покойный Осташвили, представлявший отдельную от Васильева «Память», и Новодворская, возглавлявшая тогда еще экзотический «Демократический союз». Частенько на крохотном пятачке одновременно проходили сразу два митинга — «Память» и «Демсоюз» терлись боками. Оснащенные мегафонами ораторы старались перекричать друг друга, производя немыслимый плохо различаемый шум.
— Потише, господа фашисты! — театрально пела в мегафон зычноголосая Новодворская, обращаясь к сторонникам «Памяти».
— Но-но, мадам Новодворская, нечего командовать на чужой земле. Езжайте в Израиль и там командуйте… — хрипел в микрофон Осташвили».
Вот такое было соседство у «жидоеда» Осташвили и безумной либералки Новодворской. У эпохи были разные лица, такие в том числе. Что касается Национально-патриотического фронта «Память» Дмитрия Васильева, то он промаршировал и дальше, сбросив с борта полоумных «спасителей России». Дописывая это главу, закрывая «дело Осташвили», мне пришло сообщение: «В Москве 12 июля 2014 года скончалась на 65-м году жизни Валерия Новодворская». Теперь эпоха завершена без сомнений. Я выключил компьютер.
Глава 6. Общество открывает фронт
Как говорилось ранее, все попытки расколоть «Память» не имели большого успеха — ни численностью, ни харизмой лидеров они не могли противопоставить себя фронту Дмитрия Васильева. И через какое-то время канули в Лету вместе с шумными, крикливыми митингами на Пушкинской. Васильев же, в свою очередь, приобрел монополию на все национально-патриотическое движение, был поддержан и утвержден Центральным советом «Памяти» в качестве председателя. Дрязги и склоки твердой рукой Дим Димыча были устранены, началась трудная работа по укреплению и развитию организации.
1988 год был ознаменован работой в «массах». 26 января в ДК ЗИЛа состоялась встреча с рабочими, на которую Васильев и его сторонники явились в черных майках с изображением набатного колокола. Предложение заводчан совместными усилиями отреставрировать Симонов монастырь и устроить в находящейся на заводской территории часовне музей героев Куликовской битвы Пересвета и Осляби было отвергнуто, и разговора не получилось, вместо чего была совершена провокация заводским партактивом. Семидесятитысячный коллектив рабочих, инженеров и служащих Завода им. И. А. Лихачева, даже не подозревал, что в их Дворце культуры должно состояться «идейно-политическое судилище над «Памятью», как написали после в газете «Советская Россия». Члены патриотического объединения, поднимаясь в малый актовый зал ДК ЗИЛа, также ничего не знали о готовящейся провокации. Зал был набит «оппонентами» «Памяти». Хотя совет «Памяти», как сообщалось накануне по телефону, приглашался на «деловое совещание» по поводу регистрации восстановления монастыря, затянувшейся противозаконно уже на целый год. Но, как выяснилось, «Память» в ДК и не думали регистрировать, да и монастырь оказался тоже никому не нужен. Ей в этом уютном зале было уготовано «побоище», после которого «эта надоевшая «Память» якобы перестанет существовать. Ибо здесь уже присутствовала другая «Память», скоропалительно собранная отделом агитации и пропаганды МГК КПСС и представленная Шумским, Сальниковым, Михайлиным, Кузнецовым, «группой» Сычева. Им всеми правдами и неправдами нужно было растоптать «возмутителя спокойствия» Васильева и осудить «Воззвание».
Этим «целям» и был «посвящен» «вечер» в ДК ЗИЛа. Начальник Главного управления культуры Моссовета Бугаев начал с того, что назвал «Воззвание патриотического объединения «Память» к русскому народу, к патриотам всех стран и наций» от 8 декабря 1987 года «Памяти» «противозаконным», «антипартийным» и «антиконституционным». Присутствующие в зале потребовали огласить «Воззвание».
Заведующий отделом агитации и пропаганды МГК КПСС Виноградов, вопя в микрофон, категорически был против. Казалось, что в президиуме не представитель советской власти, а начальник лагерной администрации, привычно узурпировавший власть. Товарищу Виноградову не хватало только формы, стека и взвода автоматчиков, чтобы действовать в духе бериевских времен. Он словно выполнял указания радиостанций «Голос Израиля», «РФИ-Франция» и других, призывающих разделаться с патриотическим объединением. Таким образом, Васильеву не дали закончить выступление и огласить «Воззвание». «Память», протестуя, все же покинула зал.
