Гудбай, Восточная Европа! - Якуб Микановски
…
В Shtetls евреи занимались всеми мыслимыми профессиями, от парикмахерства до игры на фаготе. За пределами городов евреи в Польше и Литве обычно работали странствующими разносчиками товаров или, чаще всего, содержали сельские гостиницы и таверны. До конца XIX века евреям в Польше и Литве по закону было запрещено владеть большими участками земли, что фактически лишало их возможности заниматься сельским хозяйством. Вместо этого они были вынуждены взять на себя роль коммерческих посредников, связывающих мир крестьянства и крупных дворянских поместий с более широкими потоками торговли и обмена. Они управляли недвижимостью, поставляли зерно на рынок или перемалывали его в муку. Прежде всего они контролировали самое ценное достояние аристократов: монополию на производство алкоголя. Каждая монополия фактически представляла собой лицензию, которая позволяла определенным землевладельцам, и никому другому, перегонять излишки пшеницы и ржи в крепкую – и легко транспортируемую – водку. Затем землевладельцы могли продавать водку своим же крестьянам в тавернах, которыми они владели и на которые у них также была монополия.
До конца XIX века большинством таверн в Польше и Литве управляли евреи. Будучи чужаками, они становились обязаны знатным хозяевам, и на них можно было положиться, что они не будут слишком помногу отпускать в кредит своим соседям-неевреям. Таким образом, еврейские таверны стали неотъемлемой частью деревенской жизни – они сочетали в себе гостиницу, свадебный зал и фирменный магазин. Известная грязью, низкими потолками и земляными полами, пропахшая трубочным дымом, уксусом и потом, таверна была единственным местом, куда крестьяне могли пойти, чтобы отвлечься, отпраздновать свадьбу или послушать песню. В тавернах можно было хорошо, по-настоящему напиться, а также только там можно было купить предметы первой необходимости, сахар или гвозди – еще один способ увеличения прибыли землевладельцев. В таверне получше могли подать на закуску борщ, квас и вареники; в таверне поменьше – ничего, кроме маринованной сельди. Сочетание водки и сельди, любимое всеми истинными ценителями выпить, берет свое начало именно здесь.
Жизнь в Shtetl никогда не отличалась от жизни в сельской местности, окружающей городки. Она тоже подчинялась ритмам времен года. Для многих евреев «зеленый календарь» шел в ногу с религиозным. Го д начинался весной, когда аисты возвращались из Африки, когда набожные евреи благословляли деревья, которые именно в это время начинали цвести. Когда лето сменялось осенью, приходило время сбора урожая пшеницы. Евреи выращивали особую пшеницу для пасхальной мацы. Многие покупали небольшие участки земли у фермеров-неевреев, чтобы обрабатывать ее самостоятельно. (Семья моего деда была в этом плане уникальной – они выращивали собственную пшеницу и раздавали ее бесплатно.) Вскоре после сбора урожая начинали появляться ягоды ежевики, называемые «маленькими яблочками Диаспоры». Их сок был достаточно темным для написания свитков Торы, за что они и получили свое название: они напоминали о тьме изгнания. Затем появлялись яблоки: сладкие, которые едят на Рош ха-Шана, кислые, под названием «яблоки Содома», и дикие, так называемые кладбищенские яблоки. Миниатюрные груши Кол Нидре, которые росли в лесу дичкой, созревали как раз к Йом Кипуру. После этого наступало время заготовлять квашеную капусту на зиму – нужно было успеть до первых сильных заморозков.
Евреи и христиане могли выпивать вместе на нейтральной территории, в той же таверне, но, когда приходило время идти в церковь или на капище, приятельские прежде отношения сменялись смесью подозрительности и презрения. В глазах христиан евреи всегда были врагами Христа. Их присутствие в реальной жизни могло считаться нормой, но их религия, странный язык и непонятные обряды хранили в себе угрожающую и болезненную тайну. Евреи, в свою очередь, жили в постоянном страхе перед судебными процессами – их постоянно обвиняли во всех тяжких, клеветали на них, и все это сопровождалось беспорядками. Поверье о том, что евреям нужна кровь для приготовления пасхального хлеба, уходило корнями глубоко в Средневековье. Паника, вызванная подозрением евреев в похищении или убийстве, стоила многих невинных жизней.
Разделение между двумя религиями закреплялось обычаями и законом. До XIX века, если христианин переходил в иудаизм, наказанием была смерть. Если еврей переходил в христианство, он или она считались для своей семьи умершими. Если евреи затем одумались и вернулись в иудаизм, наказанием им также была смерть.
Несмотря на риски, граница между двумя общинами постоянно нарушалась. Евреи часто работали на христианских работодателей; те, в свою очередь, также нанимали служанок-христианок. Иногда деловые контакты даже перерастали в любовь. Публичные случаи нееврейско-еврейских романов редки, отчасти потому, что их обычно приходилось держать в секрете. Большая часть того, что мы знаем о таких взаимоотношениях в досовременную эпоху, касается случаев, когда что-то пошло не так.
Один такой случай произошел в октябре 1748 года в городе Могилеве в Беларуси. Еврей по имени Авраам был обвинен перед судом в совершении незаконного союза с украинской христианкой по имени Параска. Обоих допросили, пара дала показания о том, как они оказались вместе.
Первоначально Авраам был женат на еврейке по имени Исида, но он бросил ее вскоре после свадьбы, потому что она показалась ему сумасшедшей. Сбежав в соседний город, он устроился на работу к землевладельцу-христианину, у которого в услужении также работала Параска. Авраам и Параска стали близки, потом женщина забеременела. Они вместе покинули город, чтобы поискать новое жилье. По дороге – прямо посреди поля – Параска родила девочку; час спустя младенец умер. Они похоронили ее на том же поле и пошли дальше.
Когда они прибыли в следующий город, Авраам велел Параске молчать и притворяться, что она немая – у него был план. Он нашел работу у еврейского пивовара по имени Хершко – ему он объяснил, что Параска его жена и еврейка. Она родилась немой, что объясняло, почему она не говорила на идише и не знала ни слова на иврите. Жена Хершко взяла шефство над Параской, водила ее в синагогу, учила молитвам и коротко стригла ей волосы, как подобало носить их жене-еврейке. По словам Авраама, он никогда не давил на Параску, чтобы та приняла иудаизм. Он оставил решение о том, переходить ли в другую веру, на ее усмотрение. Самым важным было то, что они оба пообещали «не бросать друг друга»,
