Очерки по истории советской науки о древнем мире - Иван Андреевич Ладынин
Второй этап в разработке Б. А. Тураевым понятия «древний Восток» связан уже с изданием его университетского курса, вышедшим впервые в 1911–1912 гг., выдержавшим два переиздания еще до революции и удостоенным золотой медали Русского археологического общества [104]. Название «История древнего Востока» оказывается для этого учебного пособия, превратившегося в фундаментальный труд, исконным: хотя термин Масперо «классический Восток» Тураев считает удачным [105], но сам его практически не использует, и его актуализация В. В. Струве и Н. Д. Флиттнер в переиздании первой части труда Тураева в 1924 г. связана скорее с поиском для издания эффектного названия. Наиболее принципиальным изменением в позиции Тураева по сравнению с его статьей 1892 г. представляется отказ от «замыкания» понятия «древний Восток» на традиционно связанный с ним культурно-исторический круг. С одной стороны, Тураев как будто не выходит за его рамки, определяя во введении к своему труду территориальные пределы этого понятия: «…географический район, подлежащий нашему историческому изучению, простирается от Кавказского хребта и Средней Азии до Персидского залива, Южной Аравии, страны африканских озер, от рубежа Ирана и Индии до Геракловых столпов» [106]. Однако, с другой стороны, в том же обширном абзаце введения Тураев формулирует ряд вопросов, показывающих относительность этих границ: «…история Древнего Востока начинает превращаться в древний период истории средиземноморской культурной области. Но можно пойти еще дальше и предложить вопрос, в каком отношении к “Древнему Востоку” находятся те области, которые являются “Востоком” для нас и которые также обладают древней цивилизацией? Можем ли мы назвать этот древний период истории средиземноморской культурной области древневосточным по месту происхождения цивилизации, и если да, то в каком смысле? Имели ли Древний и Дальний Восток общий корень культуры, или их цивилизации возникли независимо и потекли по параллельным руслам? Наука пока не дает ответа на этот вопрос. Китайская и вавилонская, даже древне-американская культуры имеют немало аналогий; посредственные сношения между ними могли существовать, но сведения об этом еще слишком несовершенны» [107].
Последние слова этого пассажа с позиций сегодняшнего дня могут показаться захватывающими область псевдонауки, но в начале ХХ в. дело обстояло иначе. Действительно, было трудно предугадать, какие перспективы могут обозначить перед исследователями новые достижения археологии и дешифровок письменностей. Закономерно, что в издании труда Тураева 1935 г. именно этот пассаж сопровождается редакторским добавлением о «последних раскопках древнейших культур Индии и Китая», т. е. об открытии памятников Хараппы и Мохенджо Даро и Шан-Инь, а также о связях индской цивилизации с Месопотамией [108]. Однако прежде всего суждение Тураева важно в принципиальном плане, как признание самой возможности сопоставления культур Ближнего и Среднего Востока с другими ранними цивилизациями и даже выявления глубинных связей между ними, по крайней мере, в пределах ареала «Востока» в широком смысле этого слова: по сути дела, тем самым открывается путь к пополнению и расширению самого понятия «древний Восток». Думается, что у данной эволюции взглядов Тураева имеется по крайней мере две предпосылки. Во-первых, на него не могли не произвести впечатления археологические открытия начала ХХ в. на Крите и в Малой Азии, которые сразу существенно расширили культурно-исторический круг «древнего Востока» в привычном смысле этого термина. Во-вторых, в труде Тураева не раз проявилась его непримиримость по отношению к теории панвавилонизма, объяснявшей сходные черты во многих цивилизациях древности, в том числе за пределами Ближнего и Среднего Востока, иррадиацией культуры из Месопотамии [109]. Объяснение сторонниками панвавилонизма этих схождений могло быть несостоятельным, однако сами по себе они могли указывать на наличие глубинных связей между разными регионами и побуждали задумываться об их природе [110]. Во всяком случае, по словам Тураева, «и в прошлом столетии на обособленности древневосточных цивилизаций едва ли можно было настаивать», а «в настоящее время новые открытия ее совершенно опровергли», причем свидетельства такого рода имеются и «для самых первобытных времен истории культурного человечества» [111].
Данная позиция Тураева сочетается с его отказом от многих клише, повлиявших, как мы видели, на его современника Кареева. Древневосточное общество кажется ему достаточно динамичным и разносторонне развитым: как говорит Тураев, «едва ли может идти речь об общих характеристиках культур (напр., о пресловутых: неподвижности, теократизме, деспотизме и т. п.), имевших историю в несколько тысячелетий, прошедших несомненно различные стадии развития и притом принадлежащих народам самых различных рас» [112]. В периодизации истории древнего Востока в своем труде Тураев в целом придерживается схемы, предложенной им еще в энциклопедической статье, правда, смещая рубеж между первым и вторым периодами с эпохи библейского Кедорлаомера к началу экспансии Египта Нового царства (см., соответственно, разделы первого тома его труда «Сеннаар и Египет» и «Египетское преобладание»). При этом Тураев весьма определенно обозначает место древнего Востока во всемирной истории в целом: для него это «история цивилизаций, генетически предшествовавших эллинству и христианству» [113]. В какой-то мере такое определение совпадает с мнением И. Дройзена, считавшего «космополитическую цивилизацию» эллинизма своего рода этапом перехода от варварства восточных народов к этическим религиям [114]. Однако для Тураева эта линия преемственности более нюансирована: он, разумеется, не считает культуру древнего Востока примитивной и, кроме того, полагает, что она продолжает сохраняться долгое время уже в условиях эллинизма и христианизации. Включение им во второй том его труда глав о странах Востока в эпоху эллинизма (прежде всего о Египте), а также о сасанидском Иране показывает, что он видел возможности не только к территориальному, но и к хронологическому расширению понятия «древний Восток».
Восприятие древнего Востока как явления и этапа прежде всего в культурно-религиозном развитии человечества хорошо согласуется с собственной глубокой религиозностью Тураева и с его достаточно сложным отношением к определению социально-экономической природы восточных обществ, предложенному Мейером. С одной стороны, он признавал
