Очерки по истории советской науки о древнем мире - Иван Андреевич Ладынин
Как известно, Б. А. Тураев принадлежал к первому поколению русских профессиональных исследователей древнего Востока, и до него понятие «древний Восток» осмысливалось в нашей историографии лишь в курсах всеобщей истории, составлявшихся специалистами по другим ее разделам. Пожалуй, наиболее примечательна интерпретация этого понятия, предложенная в конце XIX – начале ХХ в. Н. И. Кареевым, исследователем новой истории и ученым с большим кругозором и вкусом к теоретической мысли [90]. В его характеристике древнего Востока здравые суждения симптоматично уживаются с клише, свойственными общегуманитарной литературе XIX в. К числу последних, безусловно, относится мнение о древнем Востоке как о застойном царстве религиозного догматизма, деспотической власти царей и безусловного поглощения личного начала; кроме того, Кареев воспроизводит мысли о первоначальном лидерстве семитских народов, сменяющихся затем «арийцами», которые можно найти в немецкой литературе XIX в. (эти этнические термины мы находим и во «Всеобщей истории» Вебера, и у Мейера). Кареев сохраняет принятый немцами территориальный объем понятия «древний Восток» и подчеркивает изоляцию стоящих вне его цивилизаций Индии и Китая; по его словам, «в древнейшую эпоху исторические страны были в буквальном смысле оазисами среди культурной пустыни», а «всемирная история началась лишь тогда, когда началось сближение между такими изолированными странами» [91]. Соответственно, понятие «древний Восток» даже в объеме Ближнего и Среднего Востока становится для ученого функционально лишь с того момента, когда в принципе начинается такое сближение – со времени экспансии египетской XVIII династии в Азии. Как и у Масперо, у Кареева детерминантой развития стран древнего Востока оказывается их политическая интеграция – образование из мелких городов-государств больших монархий, а затем и их объединение в мировые державы. Примечательна осторожность Кареева по отношению к социально-экономическим дефинициям, введенным Эд. Мейером: считая феодализм прежде всего политическим, а не социально-экономическим явлением (что ожидаемо от историка нового времени), он подчеркивает, что, хотя и «можно говорить» о существовании в Египте «социального феодализма», т. е. форм зависимости, близких крепостничеству, но «политического феодализма», т. е. феодальной иерархии, там не было [92].
Подводя некоторый итог этому, говоря условно, «дотураевскому» этапу бытования понятия «древний Восток» как в зарубежной немецкой, так и в русской науке, следует подчеркнуть прежде всего очень четкое определение его территориальных границ, а также употребление самого этого понятия лишь в контексте взаимодействия между народами Ближнего и Среднего Востока. Думается, что значимость этих моментов определялась прежде всего состоянием источниковой базы, доступной ученым на протяжении XIX в. Исключение из понятия «древний Восток» Индии и Китая подкреплялось отсутствием в это время каких-либо сведений об их древнейших цивилизациях III–II тыс. до н. э., развивавшихся не только синхронно цивилизациям Ближнего Востока, но, весьма вероятно, и по схожим моделям. Незнание этого этапа древней истории Индии и Китая смещало ее известную часть к тесно связанным с нею эпохам средневековья и нового времени этих регионов, по сути дела, сливая их воедино: как выразился Тураев в своей энциклопедической статье, «история Китая не может быть названа ни древней, ни средней, ни новой» [93]. Акцент же на изолированности стран Ближнего Востока на древнейшем этапе их истории объясняется отсутствием или недостатком археологических данных и сведений об этнической истории, в которых отразились бы соединявшие эти страны экономические связи и большие этнические процессы.
Прежде чем перейти к разговору о трудах Б. А. Тураева, стоит сказать несколько слов о его современнике Р. Ю. Виппере, отчасти преодолевшем эти недостатки в восприятии древневосточного мира. Специалист по раннему Новому времени и профессор всеобщей истории в Московском университете, Виппер в начале ХХ в. публикует ряд своих лекционных курсов по истории древности. К этим публикациям относится и небольшая книга «Древний Восток и эгейская культура» [94] (которую, кстати, сам Тураев принял довольно негативно, как учебник, «грешащий модернизацией в своем изложении социальных и экономических отношений» [95]). Принципиально важно, однако, соединение в этой книге материала по цивилизациям Ближнего Востока (без Ирана) и по вновь открытым археологами цивилизациям Крита и ахейской Греции. Виппер проводит мысль об их типологическом сходстве, объяснимом в том числе и давними контактами между ними: «Объединение античного (т. е. в данном контексте древнего. – И. Л.) мира в хозяйственном, религиозном и международно-политическом отношении совершилось вовсе не около времени нашей эры в результате походов Александра Македонского и римских императоров, а по крайней мере за 2 или 3 тысячелетия до Р.Х.» [96] Очевидно, столь чрезмерные суждения и должны были вызвать неприятие Тураева, однако принципиально иное: в пособии Виппера проявилась тенденция к определенному пополнению понятия «древний Восток», правда, пока за счет не его собственного расширения, а сопоставления со вновь открытыми близкими ему цивилизациями.
Что же касается понятия «древний Восток» в трудах Б. А. Тураева [97], то в его формировании целесообразно выделить два достаточно несхожих этапа. Первый из них представлен уже упомянутой статьей в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона», автору которой в момент ее публикации было всего 25 лет. Позиция Тураева в этой статье сильно зависима от текущего состояния западной науки: из нее он усвоил не только жесткую ограниченность понятия «древний Восток», но и представление о преобладании в его культуре «хамитских и семитских народов» [98]. Интересна и довольно оригинальна периодизация истории древнего Востока, которой придерживался Тураев [99]: рубежом между ее первым периодом полной изоляции культур Египта, Сирии и Месопотамии и началом их интеграции, составляющим содержание второго периода, ему представлялся поход на Запад эламита Кедорлаомера (очевидно, передача эламского имени Кудур-Лагамар [100]), современника и союзника вавилонского царя «Амрафела» (его Тураев, как и многие другие, отождествляет с Хаммурапи, время которого наука того времени относила к финалу III тыс. до н. э.). Далее Тураев выделяет период преобладания Ассирии (с XII в. до н. э.) и Нововавилонского царства и период качественно новой интеграции Ближнего и Среднего Востока под властью Ахеменидов (с 546 г. до н. э.); финалом истории древнего Востока он считает начало эллинизма, не соглашаясь в этом вопросе с Эд. Мейером [101]. Государства Востока молодой ученый считал внутренне непрочными по причине как «придворных интриг», переворотов и смут, так и «постоянной внешней опасности со стороны
