Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
«Попрыгунья»
Адрес другой истории в приходе Трех Святителей – Мясницкий частный, то есть пожарно-полицейский, дом напротив церкви (Хитровский переулок, 2/8, во дворе). Дом, лишенный каланчи, обстроенный высокими соседями и потерявший треть объема.
Что удивительно: опять любовный треугольник, опять с участием художника, опять обида на портрет. Правда, портрет литературный.
«Можете себе представить, – писал кому-то Чехов в 1892 году, – одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей “Попрыгуньи” <…>, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником».
Мясницкая часть на фото 1914 года
Левитан и Кувшинникова. Этюд А. С. Степанова. 1887
Дом-мастерская Левитана. Фото 1890-х
Но отпираться не имело смысла. Прототипы Дымовых, полицейский доктор Дмитрий Павлович Кувшинников и его жена Софья Петровна, были слишком известны в Москве. Кувшинников выбрал для практики самое трудное место Москвы, Хитровку, начинавшуюся за оградой Мясницкой части. Только врачебный подвиг чеховского Дымова почерпнут из биографии другого доктора, Илариона Дуброво (Пречистенка, 17; по данным москвоведа Сергея Романюка, больной жил в доме № 25 по той же улице).
В казенной докторской квартире под каланчой Мясницкой части Софья Петровна, Попрыгунья, держала дрессированного журавля, оконные занавески из рыбацких сетей и культурный салон. Она была художницей и охотницей на дичь. В сети попал Левитан, приведенный Чеховым. Кувшинникова стала ученицей Левитана, несколько лет сопровождала его на этюды, делила с ним дом в Плесе. Левитан узнал себя в чеховском Рябовском и оскорбился. Дуэль не состоялась, друзей помирили.
Вряд ли случайно Левитан жил по соседству с каланчой, через квартал, в усадьбе миллионщика Сергея Тимофеевича Морозова (Большой Трехсвятительский переулок, 1). Сначала, в 1889 году, Морозов подарил художнику мастерскую, переделанную из оранжереи. Она сохранилась в глубине двора и отмечена мемориальной доской. Не позднее января 1892-го – год скандала с «Попрыгуньей» – нижний этаж оранжереи стал квартирой Левитана; мастерская помещалась наверху.
Здесь начнутся и закончатся мытарства художника как нарушителя черты оседлости. В сентябре того же года он будет вынужден стремительно покинуть город и несколько месяцев ждать разрешения вернуться. Кувшинникова похлопочет за него.
Притом сам город тяготил художника природы. Это чувство разделяла и его охотничья собака Веста. Но работы, начатые на натуре, годами «доспевали» в мастерской.
Вопреки иронии писателя, Кувшинникова – подлинная муза Левитана. Лишь в 1895 году, на озере Удомля («Над вечным покоем»), он предпочел другую. Вернее, двух других, мать и дочь, что чуть не привело его к самоубийству.
Софья Петровна воротилась под каланчу, на попечение великодушного доктора Кувшинникова. А Левитан – в свой флигель, на попечение доктора Чехова. В 1897 году Чехов писал общему другу Шехтелю: «Я выслушивал Левитана: дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует…» Смертельно больные друзья простились в мае 1900 года в доме Левитана. Или, может быть, в сиреневом саду у дома. Доктор Чехов знал, кто уйдет первым.
Впрочем, не здесь конец этой истории. В 1907 году Софья Петровна Кувшинникова, Попрыгунья, пережившая и Левитана, и Чехова, смертельно заразится, ухаживая за больным. Как не подумать, что ее поступок был ответом Чехову.
Могила Попрыгуньи в Скорбященском монастыре утрачена.
Мечта поэта
Любовный миф советских лет являлся на востоке Белого города по крайней мере дважды.
Сперва в комическом регистре: мадам Грицацуева отыскала товарища Бендера во Дворце народов. Это Дворец труда, бывший Воспитательный дом, на Москворецкой набережной, 3. Впрочем, в планы технического руководителя концессии не входила встреча с любимой.
Воспитательный дом. Фото из Альбомов Найденова. 1883
Последней лаской женскою
Затем в трагическом: поздняя любовь Пастернака Ольга Ивинская жила в Потаповском переулке, угол Покровки, в большом советском доме с протяженным номером 9/7–11. Известны подъезд и квартира.
Роман начинался во дворе, среди цветущих лип, под балконом, на котором тревожно «дежурила» мать Ольги Всеволодовны, ровесница поэта. Роман пережил годы первого тюремного заключения Ивинской (1949–1953), а окончился уже после смерти поэта ее вторым сроком – восемью годами за приемку иностранных гонораров Пастернака. Освобождена досрочно.
Глава XIV. Оставление Яузы
Межи
В эпоху Пушкина на Яузе не остается царских резиденций. Еще при Павле передан военным Екатерининский дворец, при Александре – Лефортовский. Последний дворец, Слободской, отдан Николаем I Ремесленному училищу.
Аристократия и иноземчество вслед за царем переходили в центр города. Их замещали русские мещанство и купечество. Недаром пустоту вокруг перенесенных на Покровку инославных храмов впоследствии заполнят храмы староверов.
Чем шире полагать межи петровской Яузы, тем реже в ней поселена любовь.
Межа петровского Лефортова с Таганкой пролегает по ручью (оврагу) Золотой Рожок, впадающему в Яузу выше Андроникова монастыря.
Межу петровских Басманных улиц и петровского Горохового Поля с периферией Малого Арбатца, Сыромятниками, образует речка Черногрязка, также впадающая в Яузу и также давно невидимая под землей. Сегодня от Горохового Поля к ее черте выходит парк усадьбы Разумовского, от Сыромятников – старинные заводы, Газгольдерный и Винный.
Если в Сыромятниках Малый Арбатец выступает за круг Садового кольца, то севернее Покровки, наоборот, петровская Яуза вступает в круг вместе с истоком Черногрязки. Здесь петровское, пожалуй, забирает Харитоньевские переулки – часть Огородной слободы, дальнюю часть Мясницкой улицы и переулки от Мясницкой к Сретенке, где брал начало следующий яузский приток, ручей Ольховец.
Переулки по сторонам Сретенки зеркальны друг другу и застроены тождественно; между тем, это два мира – правый сток Яузы и левый сток Неглинной. Сретенка держится на грани между ними. Так же держалась Сухарева башня в перспективе Сретенки и отворявшаяся башней 1-я Мещанская.
Слобода XVII века, давшая имя четырем Мещанским улицам, была заселена переведенцами из Белой Руси, то есть поначалу приобщена к пространству московского иного, новизны и контртрадиции. И Сухарева башня с ее петровским ореолом, с легендами о графе Брюсе, с ратушной архитектурой недаром выросла где выросла. Так; но к бассейну Яузы отходит лишь восточный край Мещанской слободы. Кварталы западнее 1-й Мещанской улицы дарят свое иное бассейну верхнего течения Неглинной, о котором речь впереди.
Бассейн средней Яузы на плане Москвы Мичурина. 1739. Фрагмент. Из огромного Красного пруда вытекает Чечера, в нее впадает Ольховец. Черногрязка не показана. У нижнего края в Яузу впадает Золотой Рожок
Яуза на
