Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин

Что до графа Брюса, то он владел двором на четной стороне 1-й Мещанской (№ 34). Двор не был главным у него и оставался незастроен.

Вид Сухаревой башни и Странноприимного дома графа Шереметева. Фрагмент «Плана Столичного города Москвы». 1825

Странноприимный дом

К водоразделу Сухаревской площади средняя Яуза подбита не только снесенной башней (ее «семиэтажной пустотой», по выражению Андрея Балдина), но и подковой Странноприимного дома.

Земля Странноприимного отчетливо наклонена в долину Ольховца. Впрочем, в отсутствие семиэтажной башни купол дома смотрит новой, смещенной вехой яузского пограничья. Сквер на оси Странноприимного участвовал в проектах воссоздания, то есть смещения, Сухаревой башни.

Участок дома назывался некогда Черкасским огородом. Из названия понятно, как он достался Шереметевым.

Москва убеждена: Странноприимный дом – мемориал Параши Жемчуговой, шереметевской любви. Граф Николай Петрович ничего подобного не говорил и не писал, но колоннада полукругом, спроектированная Кваренги после смерти графини Прасковьи Шереметевой, считается и выглядит мемориальной.

Новая басманная философия

На Новой Басманной (в сохранившемся, как оказалось, восточном, левом флигеле усадьбы Левашовых, № 20) тянулась одинокая история Чаадаева, писавшего свои письма «из Некрополя», из города мертвых. Его любили Авдотья Сергеевна Норова, погребенная рядом с ним в некрополе Донского монастыря, и Екатерина Дмитриевна Панова, адресат «Философических писем».

Но Чаадаев отвечал на любовь философией. Это позднеяузский ответ.

С Басманной на Никитскую

Пушкинский Гробовщик переезжает с Басманной на Никитскую – вероятно, вслед за богатыми заказчиками. За своим автором, уроженцем Немецкой слободы, к дому его невесты.

Когда родители младенца Пушкина переселились из Немецкой слободы в Огородники, в приход Святого Харитония, – семья осталась в очерке петровской Яузы, в верховье Черногрязки. Осталась и тогда, когда, сменив немало адресов у Харитония, переместилась в самое, казалось бы, не пушкинское место – Рыбников переулок на правой стороне Сретенки, в верховье Ольховца.

Лишь накануне войны, в 1811 году, Пушкины переселились на Молчановку, в Арбат. Отсюда Александр отправился в Лицей.

Чаепитие с гробовщиком. Рисунок Пушкина

Юсуповы палаты. Рисунок А. А. Мартынова. Середина XIX века

«У Харитонья в переулке»

Миф Яузы, исчерпывая быль, продлевается литературой.

«У Харитонья в переулке», у старой тетки, Пушкин поселил Татьяну Ларину, чтобы найти ей жениха. Поселил, как соглашаются краеведы-пушкинисты, в знаменитых Юсуповых палатах (Большой Харитоньевский переулок, 21), которые помнил лучше других домов собственного детства.

Юсуповы не оставляли родовых палат до самого 1917 года, не перестраивали их по новым модам, даже реставрировали. Словом, делали свои палаты и себя в них живым воспоминанием петровской дворянской Яузы.

«Архивны юноши» оценивали Таню не в этом доме, не здесь она увидела и будущего мужа-генерала; но он же должен был явиться за ее рукой сюда, как только Пушкин завершил главу и отвернулся.

Боратынский

Снесенная в XX веке церковь Харитония Исповедника (место дома № 18 по Большому Харитоньевскому переулку) памятна венчанием Боратынского с Анастасией Энгельгардт.

Погорельский

Традицию литературного облюбования петровской Яузы Пушкин открыл на пару с Алексеем Алексеевичем Перовским – Антонием Погорельским.

Москва для Погорельского есть город любви, во-первых, и на Яузе – во-вторых. Недаром этот автор был сыном графа Разумовского и обитателем Новой Басманной.

Дом Перовских на фото 1920 года. (Справа – каланча Басманной части.)

В повести «Лафертовская Маковница» в деревянном домике умершей колдуньи у Проломной заставы (пять окон, светлица, рябина, колодец, куры) ее племянница Маша выбирает между женихами – юношей Улияном и котом-оборотнем Аристархом Фалалеичем Мурлыкиным. Судя по именам, это выбор между сентиментализмом и романтизмом.

Рассказ «Изидор и Анюта» адресован в Красное Село, когда-то дворцовое. Тихвинская церковь, в приходе которой происходит действие рассказа, сохранилась неузнаваемой на нынешней Верхней Красносельской улице (№ 17а). Автор пишет, что деревянный дом Изидора в Красном Селе можно было назвать хижиной, если бы он не находился внутри города. Однако это было дворянское жилище.

Проходя через Москву с отступающей кутузовской армией, кирасирский офицер Изидор заворачивает к дому. Именно заворачивает, поскольку следует кружным путем, через родную автору Новую Басманную – парадно-триумфальный въезд в петровскую Яузу.

Дома Изидор находит мать и ее воспитанницу, свою невесту, Анюту. Обе остаются в городе на милость врага. Вернувшийся с армией герой умирает на безлюдном пепелище родительского дома, подле человеческого черепа.

Каренина и Вронский

История Карениной и Вронского берет начало на Николаевском вокзале. Роман Толстого вообще нанизан на железку Николаевской дороги. Но яузская Москва, окружающая теплую, даже пышущую точку вокзала, во времена Толстого по-каренински холодна.

Чайковский и фон Мекк

В конце Мясницкой улицы, в собственном доме (№ 44), пятнадцать лет, по смерти мужа в 1876 году, жила Надежда Филаретовна фон Мекк. Строго на эти годы выпало ее почтовое общение с Чайковским – 1200 писем. Именно на этот адрес приходили письма композитора, и сам он приходил сюда в отсутствие хозяйки. Их вечная невстреча попадает в тональность поздней Яузы.

Эту невстречу легко истолковать как проявление известного несчастья композитора. Но есть же плоскость метафизики. Орфей не должен оборачиваться на Эвридику, выводя ее из ада. А Чайковский, как и Моцарт, воплощает архетип Орфея – певца, наказанного за разоблачение мистерий. «Волшебной флейтой» в случае Чайковского, по-видимому, служит мистериальный «Щелкунчик», реквиемом – Шестая симфония, особенно же характерен упрямый слух об отравлении по приговору каких-то тайных братьев.

Надежда Филаретовна фон Мекк. Фото Н. И. Борисова

Фотопортрет Чайковского с дарственной надписью Надежде фон Мекк. 1880-е

Дом фон Мекк на Мясницкой до реставрации. Фото 1980-х

«Юнкера»

Любовь вернется на Яузу новым, коротким утром. Ее героем, свидетелем и летописцем в декадентские, закатные времена станет недекадент Куприн.

В Лефортове, в Екатерининском дворце, располагался Кадетский корпус, из которого, подобно Куприну, был выпущен герой романа «Юнкера», чтобы подобно Куприну же поступить в Александровское юнкерское училище на Арбатской площади. Учению в Екатерининском дворце посвящена повесть «Кадеты». Куприн – писатель военного Арбата и военной, не дворцовой уже Яузы. С ним она строит собственный миф.

В поле мифа краем попадает и Малый Арбатец.

На Чистых Прудах юнкера назначают свидания благородным девицам. На льду Чистопрудного катка юнкер