Подземелье - Катрин Сальватьерра
Она ловила его взгляды и слегка вздрагивала, но не отворачивалась, только немного сдвигала брови, как будто ей больно, и так невыносимо хотелось изобразить эти брови и эти глаза, в которых вспыхивало пламя: вот так, как есть. Какая необыкновенная красота…
Что-то происходило между ними, какой-то немой разговор, и Артем с жадностью впитывал его. В этом стерильном пространстве, где время как будто остановилось, он мог представить себе, что был свободен: от Подземелье, от Кристины, от самого себя. И эту свободу ему давала она: такая яркая, такая отчетливо другая, что сразу хотелось смеяться своей глупости: как же он мог замкнуться на этом удушливом кусочке земли, когда мир такой, оказывается, большой, и есть в этом мире такие, как она…
Когда Кристина прибежала и сказала, что увозит его обратно в Подземелье, он расстроился до слез, которые никто не заметил. Он позволил Слону забрать себя, лежал, покачиваясь в фургоне и слушая грохот фейерверков, и думал о том, как ему все опостылило, и что воображение у него слишком разыгралось, и Шанти уже не будет его навещать, и что все: поиграли в свободу, и хватит. И хотелось выть.
Когда он очнулся в следующий раз, то не сразу понял, где находится. Точно не в Подземелье — его он мог узнать уже по одному воздуху — и точно не в больнице. Он лежал и смотрел на солнечный свет, заливший комнату, и это было так непривычно, что ему показалось, будто он уже умер. Потом появилась Шанти с едой, и он почувствовал, что не дышит. Из-за открытой двери послышались голоса тех сирот, которые остались в Подземелье, и тогда он понял, что находится в наконец достроенном доме. От того, чем в итоге обернулись фантазии об их с Кристиной будущем, ему захотелось смеяться. Кажется, он действительно смеялся. Громко и дико.
Время в этом доме тянулось так же медленно. Он делал то, что ему говорила Мейза: вставал и ходил по десять минут, по пятнадцать и двадцать. Иногда он делал это дома, иногда Шанти выводила его в лес. Он ел три раза в день, много спал и все больше убеждался, что не хочет возвращаться под землю. Он почти не видел Кристину, знал, что она выполняла всю работу, но не мог заставить себя помочь ей. От одной мысли об этом хотелось сбежать куда-нибудь подальше.
Несколько раз он заходил в комнату Чеко — его тоже поселили в доме — но он так и не очнулся. Мейза говорила, что в его случае это нормально и нужно просто дать организму время. Артем слишком хорошо знал ее, чтобы не расслышать тщательно скрываемый страх в голосе, но и сам предпочитал не замечать. Сердце до странности отупело — даже возможная смерть близкого друга не могла вывести его из апатии.
Так прошел почти месяц. Артем постепенно начал участвовать в управлении Подземельем, но делал это только из своей комнаты в доме. После возвращения из больницы он ни разу не спустился под землю. Казалось, никто не жаловался: совещания переносились в наземный дом, а все, кто хотели поговорить с ним, сами к нему поднимались. И все же ему было стыдно, особенно когда он видел бледное лицо Кристины, узнавая в ней, в этой новой Королеве, отражение самого себя. Он не хотел этого для нее. Но он не хотел этого и для себя. Он мог бы прожить так еще пятнадцать лет, трусливо прячась от необходимости сделать судьбоносный выбор, но Кристина в очередной раз не оставила ему такой возможности. Она переворошила всю его жизнь, а потом взяла и исчезла.
* * *
Кристина так устала за последние три месяца, что чувствовала себя состарившейся лет на пятьдесят. Дела Подземелья изматывали ее и никогда не заканчивались. Нужно было постоянно куда-то ехать, постоянно что-то решать, с ней постоянно хотели поговорить. Слон, Мейза и Шанти выкладывались по полной, и все равно никто ничего не успевал. Из-за отключенного электричества и отсутствия людей, за исключением лишь нескольких помещений, почти во всем Подземелье царил мрак и холод. Кристина поймала себя на том, что не хочет спускаться туда. Пустые неосвещенные коридоры угнетали, уносили в какое-то другое измерение. Кристине казалось, что стоит задержаться под землей дольше обычного, и она уже не сможет выбраться.
Ее спасала Лена. Они созванивались каждый день, и за короткими разговорами ни о чем Кристина вновь находила силы продолжать. Однако и этой поддержке не суждено было продлиться. В очередной раз человек, которого она успела полюбить, покидал ее. Лена рассказала ошарашенной Кристине, что уже год ждала гранта на обучение в аспирантуре в Турции, и ее кандидатуру наконец одобрили. Она звала Кристину с собой, но обе понимали: Кристина никуда не поедет. Она снова останется одна.
Когда пустая спальня становилась невыносимой, Кристина поднималась в дом, тихонько прокрадывалась в комнату Чеко и ложилась рядом, вслушиваясь в его дыхание, ловя ладонями его пульс. Эти доказательства бившейся в нем жизни помогали ей не терять надежду. Много месяцев спустя она вспоминала об этих ночах, проведенных в обнимку с его бессознательным телом, и гадала, чувствовал ли он хоть что-нибудь. Знает ли он, как сильно ей хотелось вновь видеть его живого рядом с собой. Даже сбежав от него, даже глуша все мысли о нем, она желала, как никогда, чтобы он помнил, чтобы знал.
Тот день начинался как обычно. Кристина позавтракала в столовой, провела совещание со Слоном, позанималась с детьми. Лиза плакала и не хотела уезжать из Подземелья: ее родственники ждали результаты теста, чтобы забрать ее к себе. Кристина пообещала, что она сможет видеться с Вовой и Денисом, и что ее тоже будут навещать. Она заверила Лизу, что времени до переезда еще много, и оказалась неправа.
Когда Кристина зашла к Мейзе после обеда, она торопилась в город за лекарствами для Артема и Чеко. Выскакивая из кабинета, Мейза попросила Кристину отправить родственникам Лизы мейл с результатами ДНК-теста, сообщив в какой папке на компьютере они хранились. Кристина не спеша включила компьютер, нашла нужный файл и
