В твоих глазах - Амабиле Джусти
Франческа выдавила улыбку.
— Так-то лучше. На хер всех мужчин, кто поддерживает нас только из сострадания. Мы засунем их сострадание в…
— Но кого ты имеешь в виду? Ты же не говоришь о Маркусе.
— О нет. Я говорю о… Байроне.
— Кто такой Байрон? — От интереса и изумления Пенни приоткрыла рот.
— Мужчина, который забрал эту сучку Фран и превратил её в отчаянную Франческу.
Если бы три года назад ей сказали, что в пасмурный день конца ноября они с Франческой будут сидеть на диване по обе стороны от расслабленного Тигра и разговаривать друг с другом, причём не как враги, не как дуэлянты, намеревающиеся вырвать глаза, а как две заблудшие души, терзаемые невысказанными страхами, Пенни бы не поверила.
Однако именно так и произошло. Они сидели вдвоём на большом диване, обитом тканью с принтом из огромных цветов, и мирно разговаривали. Между ними уютно мурлыкал Тигр. Пенни призналась Франческе, что пропустила пару противозачаточных таблеток, без всякого умысла, без мелочного расчёта, просто от рассеянности, вызванной стрессом, который вот уже два месяца поглощал её из-за странного поведения Маркуса. Она призналась, что утром купила тест в аптеке, но пока не сделала его.
Франческа рассказала ей всё о Байроне, и Пенни весь рассказ смотрела ей в глаза, — влажные и беспомощные, как сердца, вырванные из груди и выставленные на волю стихии мира. Пенни никогда не видела Франческу такой. Она была прекрасна и полна любви.
В конце этого словесного потока Пенни прошептала:
— Байрон будет очень волноваться. Ты исчезла. Ты должна позвонить ему и сказать, что с тобой всё в порядке.
— Да никогда.
— Немного глупая позиция.
— Не глупее твоей. Ты так долго хранишь радостную весть только потому, что у тебя есть дурацкая идея, что Маркус намерен тебя бросить. По-моему, это полная чушь.
— Видела бы ты его… он… он размышлял над чем-то, он мучился. Он должен был принять решение и не знал, что делать. А потом, ни с того ни с сего, после нескольких дней странных телефонных звонков в хлеву, чтобы я его не услышала, он объявил, что ему нужно срочно уехать. И теперь я уверена, он ищет тебя в Массачусетсе.
— Позволь повторить, — всё это звучит как колоссальная чушь. Но если ты так расстроена, позвони Маркусу и спроси. Это займёт минуту.
— А ты позвони Байрону.
Франческа покачала головой, фыркнув.
— Мы две идиотки. Я никогда не была такой.
— Но теперь ты влюблена. Любовь делает всех глупыми. Всех, кроме… Маркуса. Он… всегда оставался засранцем, знаешь ли. Очаровательный засранец, он мне таким нравится, но… возможно, когда он по-настоящему влюбится…
— Просто позвони ему и скажи: «Тащи свою задницу домой, мне нужно тебе кое-что сказать».
— Если ты позвонишь Байрону.
— Мне нечего ему сказать! Я не беременна. Я оставила свой мобильный телефон выключенным, чтобы он тоже не связался со мной и понял, что всё кончено.
— Это ещё не конец. В твоих глазах любовь.
— Конечно, в моих глазах любовь! — Франческа вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате. Пенни последовала её примеру, но убежала обратно в ванную.
— А теперь сделай этот тест. Хотя, учитывая двухмесячную задержку, я бы сказала, что нет особых сомнений, — крикнула ей вслед Франческа. — А потом позвони ему. Если будешь продолжать в том же духе, когда он узнает? Когда у тебя отойдут воды? Позвони ему и спроси, где он. А если поехал искать меня, в чём я очень сомневаюсь, дай мне трубку, и я скажу, чтобы он катился к дьяволу. Мне не нужен никто, кроме Байрона. И раз уж я не могу заполучить его, то на хер всех мужчин.
* * *
Пенни использовала все тесты, что входили в комплект. Три. Бесспорно положительные. Линия, обозначающая беременность, была настолько резкой, что казалось, она вот-вот закричит: «Эй ты, нет смысла ходить вокруг да около! Ты капитально беременна! Перестань валять дурака и действуй!
С сердцем в смятении от такой уверенности Пенни опустилась на диван, словно пьяная.
— Что же мне теперь делать? — пробормотала она, обращаясь в основном к самой себе.
— То, что я тебе уже говорила. У тебя нет выбора.
— Я позвоню Маркусу, если ты позвонишь Байрону.
— Я не намерена этого делать. Ему будет лучше без меня. Его бабушка — старая стерва, но она права. Я ему не подхожу.
— Злые старые стервы никогда не бывают правы. Она просто хочет, чтобы внук женился на ком-то с деньгами. Если бы ты была психопаткой, но принадлежала к высокопоставленной, богатой семье, ты бы ей понравилась, даже если бы ходила в смирительной рубашке, с петлей на шее и топором посреди черепа. Моя бабушка Барби, которая была совсем не злобной стервой, говорила, что любовь — это чудо, под любым небом, в любом возрасте, даже между, казалось бы, несовместимыми людьми. Напротив, почему-то именно между абсолютно несовместимыми людьми. Чудеса феноменальны, верно? Приговорённые к смерти создания внезапно исцеляются и возрождаются. Если это может произойти с телом, то почему не с душой? — Всё ещё удивляясь себе и той простой фамильярности, с которой она говорила, Пенни рассказала Франческе историю дома, Томаса и Барби, их связи, пережившей непогоду и бурю. — Барби утверждала, что вначале зло шумит сильнее, его адский грохот перекрывает более сладкую песню добра, и его тень длиннее. Но это лишь видимость. Ибо не тень повелевает, а свет. Именно свет решает, как долго будет жить тень. Свет — это дирижёр, который иногда подвергает нас испытаниям, заставляет много практиковаться, доводит до крови кончики пальцев на струнах скрипки, на клавишах фортепиано, изнуряет наши лёгкие на трубе, но не из жестокости, а для того, чтобы в конце концов музыка стала совершенной. И ничто не происходит случайно. Прежде чем отказаться от возможности стать частью чуда, стоит подумать и дать
