В твоих глазах - Амабиле Джусти
Шумно вздохнув, Пенни положила руки на руль, упёрлась в них лбом. Закрыла глаза, и её охватила волна отчаяния. Так, она просидела несколько минут, чередуя мучительное страдание с не менее выматывающим чувством тошноты.
Затем Пенни решила, что пора выбираться.
Дни становились всё холоднее и холоднее, небо приобрело цвет жемчуга. Наверняка пойдёт снег. Девушка плотнее завернулась в пуховик и поспешила к дому.
Всё было таким знакомым… и таким одиноким. Всё казалось тёмным, лишённым красок: пожелтевшее чёрно-белое, в котором чёрное преобладало над белым.
Пенни поднесла руку ко лбу и поняла, что должна покончить с этими душевными терзаниями. Она сняла пуховик и приготовилась рыться в большой сумке из варёной шерсти. Девушка была бледной и худой, коса сползла на плечо, а карие глаза напоминали осколки жжёной карамели.
В этот момент раздался стук в дверь. Серия ударов с определённой твёрдостью. Кто бы это мог быть?
Пенни пошла проверить, кто там, и в этот момент её охватила острая потребность в рвоте. Она открыла дверь, чуть не позеленев лицом, и тошнота усилилась пропорционально изумлению. Сильно, даже очень.
На пороге стояла Франческа, одетая совершенно неподходяще для холода этих, почти заснеженных гор.
У Пенни чуть не вывалились глаза, настолько широко они раскрылись от удивления. Она даже закрыла их и снова открыла, решив, что это оплошность из-за долгих бессонных ночей, усталости и дурных мыслей.
Но Франческа осталась на месте. На ней были узкие джинсы тёмно-синего цвета, кожаная куртка поверх белой футболки и ботинки на низком каблуке того же цвета, что и джинсы, — странная и приятная смесь между кукольными и ковбойскими сапогами. На одном плече она несла большой зелёный рюкзак, похожий на военный.
— Что…? — прошептала Пенни, сдерживая очередной приступ тошноты усилием воли.
Франческа посмотрела на неё, и Пенни заметила что-то странное в глубине её глаз.
Слёзы.
Франческа плакала?
Но дело было не только в нехарактерной солёной воде на кончиках ресниц: всё лицо Франчески выдавало диссонанс. Она отличалась от той девушки, которая почти три года назад психологическим шантажом заставила Пенни уйти от Маркуса. Франческа по-прежнему была красива, но казалась более хрупкой, странно нежной, непредсказуемо мягкой. Пенни слишком мало спала в последние несколько ночей, чтобы сразу не распознать на её лице следы многих часов, проведённых без отдыха. Глаза Франчески были обведены кругами, она была бледна и без единого следа косметики.
— Можно войти?
Пенни ещё несколько мгновений в недоумении смотрела на неё, затем посторонилась.
— Маркуса нет? — спросила Франческа.
— Нет.
— Но он вернётся?
— Я не знаю.
— Как ты можешь не знать?
— Думала, ты знаешь больше.
— Я?
— Я думала, он… он поехал к тебе. А ты тем временем приехала к нему. Вы… всегда были в тесном контакте.
— Не таком уж тесном, раз его здесь нет, — пробормотала Франческа. Она тяжело опустилась на диван и заправила локон за ухо. Её пальцы дрожали, как тонкие травинки. — Прости меня за неожиданное появление, но… я не знала, куда идти. Я запомнила номер телефона и по нему узнала адрес. На автобусной остановке парень из магазина сказал мне, где вы живёте. Я шла почти час. — Она сделала паузу, подняла взгляд на Пенни. Её глаза становились всё более влажными и потерянными. — Я ехала всю ночь, сменила три поезда, а потом села на автобус. Здесь очень красиво. Всё такое дикое, с бескрайними горизонтами, очень мало людей… Маркусу подходит это место.
— Кто знает, — прошептала Пенни.
Франческа, впервые с момента своего появления, с любопытством посмотрела на Пенни. Её тёмные зрачки стали внимательными.
— Что ты имеешь в виду?
Франческа была последним человеком на свете, которому Пенни могла рассказать о своих страхах. Та, что увела от неё Маркуса таким коварным способом; та, что, скорее всего, собиралась отбить его снова. Но Пенни переполняло страдание, терзали тысячелетия трагических мыслей, а она лишь задерживала дыхание, пытаясь удержать вместе с ним ужасные выводы, к которым пришла. Ей нужно было поговорить. Кроме того, засовывание головы в песок не принесёт ей ничего хорошего. Ведь если отрицать правду, та не исчезнет. Поэтому Пенни прошептала:
— Я не имею ни малейшего представления о том, где находится Маркус. Он уехал два дня назад практически незаметно. Я звонила ему, но догадалась, что он находится в месте, про которое не хочет мне говорить. Ещё я услышала голос молодой женщины. Подумала, что это ты. Но если ты здесь… Неужели вы не видели и не слышали друг друга?
Франческа нахмурилась.
— Конечно, нет.
— Он тебе не звонил? — спросила Пенни.
— В последний раз слышала Маркуса, когда он приказал мне никогда больше не звонить и не связываться с ним каким-либо другим способом.
— Но тогда… может быть… возможно, он всё же поехал к тебе. Я в этом уверена. Я уверена, что он что-то скрывал от меня. И у него не было причин скрывать от меня что-то ещё. А ты… как ты здесь оказалась, если…
Франческа откинулась на спинку дивана, почти утопая в усталости.
— Помимо того, что никто не может приказать мне делать или не делать что-то, если я сама не убеждена в том, что должна это делать или не делать… Я приехала сюда не по той причине, о которой подумала ты. В двух словах: мне не нужен Маркус. Я больше его не хочу. Я никогда его не любила. Мы были сообщниками, друзьями, любовниками, но любовь… мы даже в малейшей степени не понимали, что это такое.
— Тогда…
Пенни пришлось прервать вопрос. Потребность в рвоте стала настолько навязчивой, что она побежала в ванную, где встала на колени возле унитаза и стошнила то немногое, что съела утром.
Пенни смутилась, услышав приближающиеся шаги Франчески.
— Обычно тошнит меня, — сказала гостья, — но по другим причинам. По-моему, ты не похожа на любительницу выпить. Ты беременна?
Пенни вздрогнула, словно не ожидала такой откровенности, словно собиралась притвориться, что съела не то, и была ошеломлена прямым вопросом Франчески. Она посмотрела на неё с измученным лицом.
— Я не знаю.
— У тебя задержка? Сколько дней?
Пенни встала, ополоснула лицо и больше не пыталась скрыть уныние.
— Слишком долго. Уже не верится, что это просто небольшая задержка.
— И ему ты ничего не сказала.
— Нет. Он… он был таким странным, недоступным, и я решила… и до сих пор думаю… что он хочет тебя. Что я могла ему сказать? «Знаешь, Маркус, я, кажется, беременна. Бесполезно надеяться улизнуть, потому
