К востоку от Евы - Ида Мартин
– Откуда ты это знаешь? – усмехнулся я.
– Просто знаю, и все. Это бессознательное знание. Интуитивное. Если ты прислушаешься к себе, то тоже сможешь вспомнить свою прошлую жизнь. Меня этому Ева научила.
– Как это – прислушаться к себе?
– К своим ощущениям.
– Ощущениям от чего?
– От всего. От того, что видишь, слышишь, чувствуешь. Люди, места, картинки, книжные описания или сюжеты, музыка, запахи, даже вкус еды. Увидел звезду на небе и вдруг кольнуло – а ведь это было! Только совсем в другом месте, в другое время. Услышал звук поезда и ухватил на мгновение воспоминание о событии, которое никогда не происходило, но ты по каким-то неизвестным причинам о нем знаешь. Встретил человека и понимаешь – когда-то вы уже встречались, но совсем при иных обстоятельствах. Это почти как восстанавливать потерянные сновидения. У тебя бывает, что просыпаешься и точно знаешь, что тебе что-то снилось, но о чем был этот сон, ты не помнишь? Остались только ощущения: тревога, страх или, наоборот, нечто приятное. Я всегда стараюсь восстанавливать сновидения. Во-первых, это тренирует память, а во-вторых, сны учат прислушиваться к себе и узнавать, что ты на самом деле испытываешь. Оказывается, существует довольно много людей, утверждающих, будто им совсем не снятся сны. Но так не бывает. Сны снятся всем. Просто не все хотят встречаться со своими чувствами. Вот как ты, например.
– Чего это я? Мне снятся сны.
– Ты иногда ведешь себя так, словно у тебя нет чувств.
– Как минимум у меня есть чувство голода.
– А еще у тебя есть чувство ответственности и справедливости.
– Вот видишь!
– Но это все равно не то. – Она оторвала взгляд от созерцания пейзажей за окном и посмотрела мне в глаза. – Я говорю о чувствах – переживаниях. Вот что ты чувствуешь, когда готовишь рассольник или печешь печенье?
– Хм. – Я озадачился. – Вообще-то я думаю не о чувствах, а о результате.
– При чем тут «думаю»! – воскликнула Наташа громко, и люди на соседних сиденьях повернули головы в нашу сторону. – Чувства – это не про «думаю»! Вот я, когда готовлю, чувствую, что я особенная. Это придает мне уверенности в себе и воодушевляет. Нет, правда, я прям горжусь собой, что делаю такое сложное, но важное дело.
Я засмеялся:
– Нет, я собой не горжусь. Стараюсь, конечно, чтобы получилось хорошо, но до идеала мне далеко. Если же говорить про чувства, то, наверное, самое подходящее определение – это ясность. Я отлично понимаю, что от меня требуется, не выдумываю ничего и не открываю Америку. Мне нравится готовить, но я учусь этому, потому что должен это уметь, чтобы в будущем в мой ресторан захотели приходить люди.
– Я читала про рестораторов. Далеко не все они умеют готовить сами. Это люди бизнеса и отличные организаторы.
– Одно другому не мешает.
Наташа продолжала вглядываться мне в лицо, словно силясь разглядеть на нем нечто новое.
– Научи меня быть такой, как ты: разумной, равнодушной и холодной. А я научу тебя, как вспомнить о прошлой жизни.
– Я равнодушный? И холодный?
– Прости. – Наташа опустила глаза. – Не так выразилась.
Но было ясно, что сказала она это намеренно и ждала моей реакции.
– Я не верю в прошлую жизнь. И вполне обойдусь без умения восстанавливать сны.
– А знаешь что? – Она сузила глаза и будто посерьезнела. – Иногда мне очень хочется тебя ударить.
– Забавно. И за что же?
– Почему ты согласился с тем, что ты равнодушный? Я же специально так сказала. Почему не стал отрицать? Ведь ты же не равнодушный на самом деле. Это была ирония. Ты не заметил?
– Многие считают, что я бесчувственный, поэтому ничего нового я не услышал. Меня это не обижает. Можешь объяснить мне кое-что?
– Конечно. – Наташа с интересом подалась вперед.
– Скажи, пожалуйста, что я здесь делаю?
– Как что? Мы едем к моему папе на старый Новый год.
– Да, но как я на это согласился?
Мы засмеялись одновременно. Я обнял ее за плечи и оставшиеся пятнадцать минут до Снегирей мы молча смотрели в окно, опасаясь испортить момент необъяснимого взаимопонимания.
Наташин папа оказался тучным бородатым дядькой. Шумным, веселым, громогласным. Он встретил нас на станции и, завидев издалека, расшумелся, привлекая общее внимание: «Какие люди! Капитошка!»
Звали его Иван Харитонович, и после знакомства он тут же окрестил меня тезкой. Наташа же была у него только Капитошкой или Капой – производная от их фамилии Капитоновы.
Во дворе его дома посреди расчищенной от снега площадки стояла большая празднично украшенная живая ель. Как выяснилось, ее посадили специально для маленькой Наташи, когда Новый год встречали еще всей семьей.
Дом был большой и бревенчатый. С открытой верандой и двумя балконами. На окнах первого этажа стояли решетки, на одном из балконов – спутниковая тарелка.
Однако первым делом Иван Харитонович повел нас в свою мастерскую. Такую же бревенчатую пристройку, в которую можно было попасть и из дома, но ему не терпелось вручить Наташе подарок, который он сделал специально для нее, – миниатюрную фигурку гнома в шубе Деда Мороза с огромным мешком за спиной. Наташа страшно обрадовалась подарку, зажала его в кулаке и прыгала, как пятилетний ребенок, повизгивая от счастья и расцеловывая отца в бородатые щеки.
– Какая-то ты сегодня чудная, – усмехнулся он.
– Какая?
– Не знаю. Не пойму. Непривычно веселая, что ли.
– Да. Потому что праздник!
– Вот и оставайся всегда такой!
Статуэтками Ивана Харитоновича были уставлены деревянные стеллажи с подсветкой, где он делал фотографии для своего сайта.
– Заказчиков полно, – предвосхищая мои вопросы, принялся рассказывать он. – Сейчас на эксклюзив запись апрельскую открыл. Эксклюзив – это когда хотят что-то особенное, по своему проекту или фантазии. Рыцари, шахматы, герои комиксов, святые, домашние питомцы, талисманы, тематические коллекции – да все что угодно. Многие и готовое покупают. На левой стойке то, что на продажу, на правой – мое любимое, не продающееся.
– Можно? – Я дотронулся пальцем до миниатюрного лешего.
– Конечно! Они не бьются и не ломаются. Хоть о стену бросай. Почти вечные, но, увы, горят и со временем могут изменить цвет. Капа собирает гномов. Она тебе показывала своих?
– Да. – Я поднес лешего к глазам.
Фигурки Ивана Харитоновича определенно можно было назвать произведением искусства.
Наташа подошла к правой стойке, присела на корточки и достала с нижней полки пепельно-белую статуэтку.
– Я хочу подарить Яну Белого Оша. Можно?
Иван Харитонович хитро прищурился, совсем как это делала Наташа, когда что-то недоговаривала.
– Конечно. Он твой.
– Вот. – Наташа протянула мне фигурку белого медведя. – Его зовут Белый Ош, и он оборотень.
Медведь
