Когда горит огонь - Ханна Грейс
– Его сбили? Он тоже был пьян?
– Нет! Не был! – восклицает она с таким ужасом, будто это совершенно немыслимое предположение.
Затем подробно описывает, как все произошло, и я понимаю, что, судя по месту аварии, домой он шел с трассы. Поблизости от того перекрестка нет никаких продуктовых магазинов.
– Можешь зайти в палату и немного поговорить с ним. Доктор скоро выйдет.
– Поговорить с ним? Итан сказал, что он без сознания. И, кстати, где Итан?
– Он был без сознания, но уже очнулся. А твой брат, кажется, где-то на Среднем Западе. С чего ты решил, что он приедет?
Я задушу Итана, когда с ним увижусь.
– Мама, я не хочу с ним разговаривать. Я вообще не хочу здесь находиться.
Она вздыхает и садится, жестом предлагая мне сделать то же самое. В помещении больше никого нет, но и сейчас присутствие незнакомых людей мне совершенно ни к чему.
– Расс, пора уже справиться с этим затянувшимся подростковым бунтарством. Прямо не знаю, что с тобой делать. Ты уже взрослый, но ты часть нашей семьи, нравится тебе или нет. Пора уже ставить нас на первое место.
Я не понимаю, что шум исходит от меня, пока стул не начинает трястись от моего безудержного смеха. В этой ситуации нет ничего смешного и никогда не было, но я не могу остановиться, пока не начинаю задыхаться.
– А вы никогда, никогда не ставили меня на первое место.
– Как ты можешь так говорить, Расс? Разве ты когда-нибудь оставался без ужина? Без одежды? А бензин, чтобы отвезти тебя в школу? А тренировки по хоккею? А крыша над головой? – Она смотрит на меня увлажнившимися глазами, ожидая ответа. – Думаешь, я выходила на подработки ради забавы? Расс, твой папа болен. Нельзя отворачиваться от людей только потому, что они не идеальны.
– Ты ему потакаешь. Каждый раз, когда ничего не делаешь, ты только все ухудшаешь. Ни в какой магазин продуктов он не ходил, верно? Ты знаешь, что, если бы он туда пошел, нас бы здесь не было.
– Ты не можешь утверждать, будто знаешь, что это значит, или чего мне стоит сохранять брак. – Мама вытирает руки о юбку. – Когда так сильно любишь человека, готов отдать жизнь, чтобы сделать его лучше. Но, Расс, я не думаю, что больница – подходящее место для такого разговора. Давай поговорим об этом дома.
– Я не пойду домой. И вообще не хочу об этом разговаривать. И не хочу здесь находиться.
Мама никогда еще не говорила так откровенно о проблемах отца. Я чувствую в ее словах боль, хотя она спокойна. Но мою боль это не отменяет. В голове идет борьба, в которую больше никто не может вмешаться, которую никто не понимает и в которой не может быть победителя. Умом я понимаю, что это болезнь. Болезнь, которая овладевает им, и у него никогда не было шансов ее одолеть. Все ставки против него, как ни иронично это звучит, когда речь идет об игровой зависимости. Я могу это сказать, я могу понять, серьезно, могу, но чертова боль от этого никуда не девается.
– Тогда почему ты приехал, милый? Если не хочешь говорить о том, что происходит в семье, зачем приехал?
Я мог рассказать ей, что Итан солгал, чтобы заманить меня сюда. Мог объяснить, что мне физически противна мысль о том, что он мог заявиться в «Медовые акры» и устроить сцену перед моими новыми друзьями. Что Аврора посмотрит на меня с жалостью, когда поймет, что если для ее отца приоритет – бизнес стоимостью миллиарды долларов, то для моего – гонки совершенно иного рода.
– Я не хотел оставлять тебя одну, но ехал четыре часа не затем, чтобы спорить, – говорю, потирая виски.
Мама берет мою руку в свои.
– Я бы не вышла за него, если бы он был плохим. Не бывает так, что человек однажды проснулся и решил стать зависимым от чего-то. Люди не делают сознательно выборов, которые причиняют боль близким.
Все тело ноет от адреналина из-за пребывания здесь. Я измотан. Все чувства, каждая обида вылезли на поверхность, как открытая рана.
– Ты знала, что он просит у меня деньги?
Мама не успевает открыть рот, как я уже знаю ответ: нет. Иронично, что у нее в отличие от папы всегда все написано на лице.
– А когда я ему не даю, он говорит, что я неудачник и что я ему не сын.
Ее глаза сразу наполняются слезами, но она не позволяет им пролиться.
– Мне так жаль, Расс.
– Он заставляет меня чувствовать себя так, будто я не заслуживаю ничего хорошего в жизни. – Я такого никогда раньше не говорил, и слова практически пробивают себе путь: – Будто я никогда и никому не буду нужен, потому что даже собственный отец предпочитает мне покер.
– Он говорил это спьяну, от отчаяния. Он очень тебя любит. Мы оба тебя очень любим.
Я знаю, мама хотела смягчить неприглядные факты, но на самом деле она просто придумывает для отца новые оправдания, сама того не понимая.
– Я не умею так притворяться, как ты, мама. Мне не следовало приезжать. Прости.
– Расскажи папе о своих чувствах.
– Что?
Мама встает, отряхивается и поправляет волосы, готовясь выйти и сделать вид, что все не так уж плохо.
– Ты думаешь, он никогда не исправится, да? Не хочешь иметь ничего общего с ним, с нами, – ее голос надламывается. – Так пойди и скажи ему, что ты чувствуешь. Чего тебе терять?
Я как в тумане медленно иду к папиной палате. Я еще никогда не разговаривал так откровенно с мамой, да и вообще ни с кем.
Как только подхожу к палате, из нее выходит доктор.
– Родственник?
– Сын.
– Вашему отцу очень повезло, – говорит он, похлопав меня по спине.
Повезло.
Папа ничего не говорит, когда я сажусь возле кровати. Аппараты, к которым он подключен, ритмично пикают, давая мне знать, что где-то там есть сердце.
Тишина оглушает, наводя на мысли об Авроре и о том, что она не выносит молчания. Она заполнила бы тишину какими-нибудь глупостями и покраснела бы, а я смотрел бы на нее, впитывая каждый луч ее сияния. И зачем я ответил на звонок Итана? Играл бы сейчас в тетербол, или футбол, или еще во что-то. Да во что угодно, лишь бы не быть здесь.
– Не похоже, что у тебя есть что сказать, – хрипло произносит папа.
Выглядит он хреново – в синяках и царапинах, опутанный проводами.
Я много
