Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
А он продолжал спать. Щетина за ночь уже практически превратилась в юную бороду. Синяки из-под глаз ушли. Спал спокойно, безмятежно, расслабленно. И пусть спит. А ей пора вставать, и на работу.
Перед уходом она замерла в дверях спальни. Так уйти? Или все-таки разбудить? Словно в ответ на ее мысли Тихон заворочался, открыл один глаз.
– Тиша, я на работу поехала.
Он из глубин одеяла ответил что-то неразборчивое: «Агаспасибояещепосплюдверьзахлопнисозвонимся».
Ну и ладно. Созвонимся. Дверь она захлопнула.
С мыслями собраться было трудно. Они то разбредались, то сбивались в клубок и лезли одна на другую. Всё смешалось в одну кучу, не разобрать, не вычленить. А ведь ей работать надо. Хирург на личную жизнь во время работы права не имеет. Так ее учили. Но как же это трудно! Хоть в лоб себя бей, чтобы не думать о том, о чем думать сейчас нельзя. И в общем-то бесполезно. Всё равно пока полный бардак и сумбур в голове.
Нет, надо все-таки треснуть себя по лбу, чтобы постоянно не думать, как он там? Чтобы не мечтать о том, чтобы сесть в машину и рвануть к нему. Чтобы не вспоминать это его убийственное: «моя». Что ты натворил, Тиша? Что ты наделал? Что мы наделали? И как теперь с этим жить? Или, хотя бы, как ей теперь с этим один день отработать?
К концу приёма ее уже потряхивало от нетерпения. Пальцы дрожали, когда взяла в руки телефон. Он ответил быстро:
– Слушаю.
– Привет.
– Угу. Привет, в смысле.
– Как самочувствие?
– Нормально. Твою мать, куда прёшь?!
– Тиша… – растерялась Варя. Тон, слова. Не этого она ждала. – Что происходит? Ты где?
– В машине.
– Где?.. Ты же болен!
– Поболеешь тут… – проворчал он. – Мне лучше. Едем с Росей – дела срочные.
– Слушай… – Варвара почувствовала, что начинает злиться. – С ангиной не шутят! У тебя вчера сорок было!
– Варя, не пили меня! – отрезал он раздражённо. И чуть мягче, но всё равно с плохо скрываемым недовольством в голосе сказал: – Я не маленький. Я нормально себя чувствую.
Не маленький, угу. Кто бы говорил.
– Ты лекарство, по крайней мере, пьёшь?
– Пью! – В это время фоном в трубке послышался голос Ростислава. – Всё, Варь, я занят. Пока.
Вот тебе и «созвонимся». Почему-то хотелось заплакать. Но нет, не позволю себе.
А он не перезвонил. Ни вечером, ни на следующий день. Еще месяц назад ей было бы наплевать. Еще неделю назад она не обратила бы внимания на то, что они не говорили несколько дней. Всё поменялось. Моя. Мой. Твоя. Твой?
Она стала зависима от него. И это было по-настоящему страшно. Когда ты зависим, то тебе могут сделать больно. Специально. Или невольно.
Плевать на гордость. На то, что раньше он всегда звонил первым. Плевать на то, что ему плевать на нее. Плевать… Да на всё плевать.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Снова всё повторяется. Снова его телефон недоступен. И снова она едет. Куда? В «ТинЪ», куда же еще? И снова Никодим встречает в дверях, и тот же вопрос.
– Он здесь?
Метрдотель отрицательно качнул головой. Странный у него взгляд. Жалость, что ли? В задницу себе засунь свою жалость!
– А где?!
Метрдотель молчит. Варя понимает, что сейчас она заорёт. Завизжит. Устроит скандал.
– Он домой уехал, – наконец произносит Никодим-Виталий. – Пару часов назад.
Отлично. Превосходно. Доработался, Тихий. Наверняка забил на таблетки. Снова окунулся в свою бурную ресторанную жизнь. Как же твои драгоценные рестораны без тебя? И тебя сейчас накрыло. И ты снова сейчас лежишь дома с температурой и слабостью. Потому что с ангиной не шутят, дружок. Ничего. Сейчас приеду. И выпорю! Как маленький, честное слово.
Варвара кивнула метрдотелю и направилась к машине. И услышала в спину негромкое:
– Послушайте, Варя…
Она обернулась через плечо.
– Что?
И снова этот странный взгляд. Засунь его сам знаешь куда.
– Ничего, – покачал головой Никодим-Виталий. – Осторожнее на дороге. Гололёд.
И правда, гололёд. Недавно была оттепель, а теперь подморозило.
Вот знакомый двор. И снова гранитным обелиском сверкает у подъезда «эскалада». Значит, и в самом деле дома. И снова ей навстречу выкатывается детская коляска с полугодовалым карапузом. Варя придерживает дверь, пропускает. И входит в подъезд.
И снова долго надрывается дверной звонок. И снова открывается дверь.
Вместо халата на нём кое-как завёрнутая на бёдрах простыня. Там самая, которую Варя застилала. Вместо приветствия дёрганое движение головой. Читается однозначно – чего надо?
Варя не успевает ответить на незаданный вслух вопрос. За спиной Тина появляется женщина. Над его плечом – платиновые волосы, кукольное силиконовое личико. Пухлые губы шевельнулись:
– Тиша, кто это?
Тиша. Тишенька. Тишка.
Он дёргает плечом, сбрасывает пальцы с длинным затейливым маникюром.
– В спальне подожди.
Кто она? Жанна? Или какая другая? Не разобрать. Что-то вдруг стало застилать глаза. Незнакомка уходит, а Варя зачем-то провожает ее долгим взглядом. Она обнажена. Идеальное тело. И неважно, силикон это или нет. Плевать. Она смотрит на Тихона.
Падает простыня, когда он опёрся рукой о косяк. Как тогда. Дежа вю. Он стоит перед ней голый. С эрекцией. Чтобы не было ни малейших сомнений. Чтобы вот так – со всей откровенностью, неприглядностью. Чтобы без шансов усомниться и не поверить.
– Ну? Вопросы еще есть?
В нос ударяет запах спиртного. Пьян. Хотя какое это имеет значение? Никакого. Или имеет? Он же пьёт антибиотики. У него же ангина. Нельзя же. Что же он делает? Нельзя же так… И даже в этот момент она, идиотка, думает о его здоровье!
Прорывается острое желание ударить. В низ живота, в пах, в эту неприкрытую демонстрацию его подлости и предательства. Чтобы согнулся пополам от такой же острой боли, которая сейчас не дает дышать ей. Ударить. А потом еще за затылок схватить и коленом в лицо, чтобы сломать нос – как Коля учил. Чтобы захлебнулся собственной горячей кровью. Чтобы… чтобы…
Вместо этого она со всего размаху отвешивает ему звонкую пощёчину. Как девочка. Как долбаная девочка!
У Тихона дёрнулась голова. На какое-то мгновение Варе показалось, что он сейчас ударит ее в ответ – так темно и страшно полыхнули его глаза. Выдохнул сквозь сжатые зубы. Сжал в кулак руку, что упиралась в дверной косяк.
– Добавка будет?
Вторая оплеуха отметила другую щёку. У него снова дёрнулась голова.
– Третий раз ударишь – дам сдачи.
Третьей пощёчины Тихон не дождался.
