Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
– Лёха, сидра мне налей. Вишнёвого.
Бармен, оторвавшийся от какого-то автомобильного журнала, который листал до этого, одарил хозяина ничего не выражающим взглядом и водрузил на тёмную полированную поверхность стойки невесть откуда добытую табличку «Бар не работает». Тихон опешил.
– Это что такое?
– Не видно, что ли? – Лещ повернул табличку к себе, протёр полотенцем. – Бар открывается вечером. Сейчас закрыт.
– Ты берега не попутал, Лещинский?! Сидра мне дай!
Бармен отвернулся и демонстративно принялся полировать коньячный бокал.
– Бунт, значит, да? – зло выдохнул Тихон. – Ну, дождётесь вы у меня…
Он слез с табурета и отправился на кухню. Нельзя опускаться до склок с собственным барменом.
– О, явился, не запылился, – так прокомментировал его появление на кухне Михаил Александрович.
Тихон чуть не споткнулся о порог. Такое ощущение, что за те неполные сутки, что его не было, у него ресторан отобрали. По крайней мере, персонал вёл себя так, будто Тихон тут не хозяин больше. Тин не хозяин «ТинЪ».
– Саныч, налей, а? Знаю, у тебя наверняка заначка есть. Не может не быть.
Шеф-повар ответил ему тяжёлым взглядом. Поправил чисто профессорским жестом на носу интеллигентные очки в тонкой серебристой оправе. И выдал:
– А половником по е*альнику не желаете, Тихон Аристархович?
– Чего?! – опешил Тихий.
– Шильцем в рыльце. Лопаткой по сопатке, – услужливо подсказывал Михаил Александрович. В руке он при этом сжимал тридцатисантиметровый немецкий «шеф», что как-то сразу добавляло его словам веса.
– Вы, мать вашу, совсем охренели! – взорвался наконец Тихон. – Забыли, на кого работаете?! Кто вам деньги платит?! Кто ваш хозяин?!
– Ты на моей кухне глотку не дери! – рявкнул в ответ Михаил Александрович. – Я пока еще тут шеф-повар, и на этой кухне хозяин – я!
– Что с ним говорить, – раздался за спиной Тихого голос Леща. – Половником в лоб – и весь разговор. Или ножом уж сразу.
Тин резко обернулся. Мрачно посмотрел на бармена.
– Революцию тут устроить вздумали?
– Угу, – невозмутимо ответил уже Никодим, тоже подтянувшийся на кухню. – Стачку. Забастовку.
– Я вам устрою стачку! Без выходного пособия!
– А я уже заявление об увольнении написал, – ехидно ухмыльнулся Лещинский. – Меня в «Самшит» давно зовут. Вазген Аргамович – человек приличный, семейный, не то, что это…
Тин устало привалился к косяку кухонной двери. Они стали его преследовать – косяки и дверные проёмы.
– Садись, давай, – смилостивился шеф-повар. Кивнул в сторону разделочного стола. – Рассольника тебя налью. Тебе сейчас кисленького и горячего – самое оно.
– Тарелку с горячим рассольником ему на голову, – не унимался Алексей.
– Или в штаны, – поддержал Никодим-Виталий.
– Ссс… сердобольные такие! До слёз прямо! – огрызнулся Тихон.
– Крокодильим слезам не верят!
Тин вздохнул. Ничего не сказал больше и сел к столу.
Рассольник был вкусный, горячий и от него полегчало, как от самого лучшего лекарства.
– Вот что же ты бухаешь, если не умеешь? – Нож шеф-повар почему-то все не выпускал из рук, и так и пристроился с ним напротив Тихона. Рядом, не спрашивая разрешения, устроились бармен и метрдотель. Просто районная партийная тройка на разборе дела! – Не умеешь, так не пей. Вот дурак дураком ты пьяный, Тихон Аристархович. Да еще и болеешь вон как потом. Не умеешь, так и не берись.
Тихон ел молча. И всё пытался отделаться от ощущения, что это уже было. Он ест суп. Ему промывают мозги. Какое-то время было слышно только, как он прихлёбывает невероятно вкусный рассольник. Потом Михаил Александрович нарушил молчание:
– Застукала тебя вчера Варвара Глебовна?
Тихону не хотелось об этом говорить. Ему не хотелось об этом думать. И отвечать не хотелось. Дёрнул плечом, негромко буркнул, глядя в тарелку:
– Ну.
Нет, пора вводить штраф за мат на рабочем месте. Весь аппетит перебили, матершинники х*ровы! Тихон доедал суп без желания и под аккомпанемент мнений о своей персоне, которые высказывались очень без купюр. И кем?! Шеф-поваром, барменом и метрдотелем его собственного ресторана!
– А ты зачем ей сказал? – не выдержал Тин и напустился на Никодима-Виталия. – Кто тебя за язык тянул?! Не мог сказать, что я в командировке?! В налоговой? Где угодно! На хрен ты меня спалил, а?! Я бы перебесился, и всё нормально бы было!
– Нормально? – фыркнул Никодим-Виталий. – Ни х*ра ты не понимаешь, что такое «нормально», Аристархович. Я, конечно, всю жизнь по кабакам да ресторанам ошиваюсь, но что такое порядочность, еще помню. А это твое потребл*дство вот уже где! – рубанул ладонью около горла.
– Нечего лезть в мою личную жизнь!
– Так не выпячивай свою бл*скую личную жизнь! И девчонок порядочных не трогай! – заорал вдруг Никодим-Виталий.
Лещ положил старшему товарищу руку на плечо, словно успокаивая.
– Господи… – прижал Тин ладонь ко лбу. Сумасшедший дом, а не ресторан.
– Не поминай имя божье всуе, Аристархович, – строго одёрнул его Михаил Александрович. – Вспомнит о тебе раньше поры – несдобровать тебе.
Тихон заглянул в кабинет – больше по привычке. Нарезал пару кругов по нему. Включил ноутбук, посмотрел в экран пустым взглядом, словно читать и даже видеть разучился. Нет. Не работник он сегодня. Совсем. Пусть дела ждут до завтра. Что бы там ни было – пусть ждут.
Сел в машину, попросил Сергея Леонидовича высадить у магазина. Все-таки купил себе бутылку – не сидра, а пива. Зашёл в небольшой скверик, который располагался неподалёку от дома. Идти сейчас домой Тихон не мог. Не мог и всё тут. Как на лобное место.
Он сидел на скамейке, медленно потягивал пиво и щурился на яркое солнце. Погода на стыке зимы и весны шалит. То оттепелью поманит, то подморозит, то снегопад подкинет. Сегодня снова оттепель. Звонко, почти по-весеннему капает с карнизов. Солнце блестит на крышах, ярко отражается в оконных стёклах. На рябине оглушительно чирикают воробьи. Мимо прошла женщина с девочкой. Девочка совсем маленькая, но, оказывается, уже умеет разговаривать.
– Мама! – громко спросила она, на весь сквер. – А почему дядя без шапки? А почему он пьёт прямо из бутылки?
Тихону вдруг стало ужасно интересно, что ответит мама на вопрос дочки. Женщина окинула его крайне неодобрительным взглядом. Крепче перехватила детскую ладошку.
– Наверное, дядя очень хочет пить, – сказала она, делая нажим на слове «пить». – А что без шапки… так, наверное, дядю в детстве не научили, что, когда холодно, надо надевать шапку. А может дядя заболеть хочет.
Малышка с любопытством таращилась на странного дядю.
Дядя не хочет заболеть. Дядя хочет сдохнуть. Вот он сидит с пивом на скамейке, а мысли с жужжанием начинают складываться в его голове в общее мозаичное
