И солнце взойдет (СИ) - О&#39

Франс Холлапак, чья фамилия с легкого сволочизма все того же Дюссо теперь звучала в голове исключительно стыдливым Хулахупом, оказался громким, грубым и немного странным. Бросив на Рене непонятный взгляд, он холодно поблагодарил за помощь с расчетом несчастных антибиотиков, а потом еще долго оборачивался вслед. И если сначала Рене хотела поддержать его, шутливо поделиться, что сама только вчера вспоминала безусловно необходимые формулы, то теперь не знала — а нужно ли. Зашуганный собственным наставником Франс никому не доверял, но предпочитал держаться безопасной компании Хеленымы и Клэр. Тех самых медсестер, что разыграли с утра не самую приятную сценку, и, похоже, имевших некую власть в отделении. Правда, эти две экзотические птички совсем не беспокоили Рене, которая больше переживала за Франса. Увы, она слишком хорошо знала к каким катастрофам может привести обычный страх задать вопрос, а в том, что Холлапак боялся наставника и самого Ланга, сомнений не оставалось. Однако, пока Рене не представляла, как подступиться к визгливо возмущавшемуся по любому поводу темнокожему резиденту, и размышляла об этом все утро, прежде чем над головой раздался электронный голос:

— Доктор Ланг. Код синий. Первый этаж. Первый коридор. Комната один-двенадцать. Доктор Ланг. Код синий. Первый этаж. Первый коридор… — и так до бесконечности. Прохладный голос автоинформирования бездушно сообщал о катастрофе. О чьей-то трагедии. Код синий — реанимация, критическая ситуация.

Этот сигнал застиг Рене на выходе из основного здания. Она как раз готовилась к обычной плановой операции, где не было ничего срочного или пугающего. Простое удаление из желудка доброкачественной опухоли, с которой милая пожилая леди могла прожить еще с десяток лет. Рутина. А проще говоря — конвейер. И, если честно, в глубине души Рене со всей искренностью понимала, отчего так скучает безусловно талантливый (если верить словам Филдса) доктор Ланг. За следующий год она наверняка тоже покроется мхом и коркой усталости от такой вот обыденности. Однако, когда телефон взорвался коротким сообщением, все ленивые мысли разом вылетели из головы Рене.

«Мойся», — гласил короткий приказ доктора Ланга. И стало очевидно, что ради простейшей операции местный любитель эпатажа вряд ли снизошел бы до напоминания. А потому Рене бросилась в сторону скоростных лифтов.

До этого момента она ни разу не слышала, как приземляется на крышу большой вертолет службы спасения. Не видела воочию бьющих в герметичные стекла воздушных потоков от огромных крутящихся лопастей. Не чувствовала мелкую дрожь огромного здания. Но теперь вертолетная площадка располагалась над крылом скорой, буквально в нескольких метрах от головы Рене, которая в замешательстве застыла на пару секунд. И этот гул так давил на уши, что хотелось зажать их руками. Старая больница и старая изоляция не справлялись с движением ветра, что бился в огромном винте вертолета. Стены мелко тряслись и, похоже, вибрировал даже пол. Однако, поджав губы, Рене побежала еще быстрее, и в итоге едва не ввалилась в расположенную на другом конце коридора предоперационную. Желтые хирургические тапочки в алую вишенку наступили на темное мягкое пятно, в котором с трудом опознался чей-то джемпер, а затем перед глазами предстала напряженная спина наставника.

Вопреки всем недавним размышлениям доктор Ланг не был одет в черное, даже не в темное. Его хирургический костюм оказался настолько обычным, что Рене невольно замешкалась. Похоже, он просто взял его из первого попавшегося автомата, которые стояли на каждом этаже этой больницы, и нацепил прямо здесь. Даже не удосужился зайти в раздевалку. И, наверное, хорошо, что Рене пришлось задержаться сначала из-за путаницы в лабиринте зданий, а затем из-за слишком медленной группки студентов. Судя по валявшейся прямо на полу одежде, Ланг очень спешил. Однако, даже если это было и так, ни одна деталь в нем не выдавала торопливости. Идеальная собранность. Рене даже смутилась. Ее собственный вид вызывал куда больше вопросов растрепанными косами и развеселыми тапочками, что своей легкомысленностью контрастировали с идеально прямой мужской спиной и тщательностью движений. Подойдя к раковине, она взялась за щетку и мыло.

— Двадцать один год. Мужчина. Доставлен почти через два часа после полученных травм, — неожиданно заговорил доктор Ланг, а Рене невольно вздрогнула от звука его голоса. В пустом, выложенном кафелем помещении тот звучал гулко и низко, забираясь под хирургическую рубашку легким ознобом. — Множественные сочетанные переломы, проникающие ранения брюшной полости, обильная кровопотеря. Остальное по мелочи. Твои действия?

— Общий осмотр, сбор анамнеза. — Рене сосредоточенно скребла руки и при этом старалась не смотреть на то и дело мелькавшее сбоку татуированное предплечье доктора Ланга. Даже несмотря на покрывавшую его желтоватую пену, этот неведомый лабиринт линий будто бы манил.

— Три, два, один. Твой пациент умер на осмотре мочеполовой системы и попытке выведать, был ли гепатит у бабушки больного. Игра окончена, — все так же монотонно откликнулся Ланг, а потом неожиданно резко мотнул из стороны в сторону головой, словно разминал затекшую шею.

Болела голова? Хм. Возможно. Наставник не был зол или разочарован, скорее, просто напряжен. Его длинные бледные пальцы двигались быстро, но с удивительной точностью робота и столь же бездумно, как будто выполняли давно зашитую в электронные мозги программу. И кто знает, может, так оно и было. Все же не удержавшись, Рене скосила взгляд и посмотрела на нахмуренный профиль. На ум пришло слово «острый» — острый нос, острый подбородок, даже череп казался острым из-за сведенных на переносице контрастно темных бровей и сжатых до синевы губ. И вроде, Ланг был достаточно молод, но тяжелый взгляд, которым хирург взглянул на Рене в ответ, припечатал к земле будто бы парой десятков лет разницы. А может, и больше. Смутившись, она уставилась на собственные руки и с чрезмерным усилием принялась скрести пальцы, стараясь игнорировать навязчивое жжение там, где была содрана кожа. Тем временем шум воды рядом стих.

— Ещё варианты?

Рене задумалась и оттого неудачно провела щеткой в месте вчерашнего удара. Обернувшийся на ее шипение доктор Ланг ничего не сказал, только мазнул взглядом по ссадинам и синякам, а потом снова равнодушно отвернулся.

— Кто мой пациент? — наконец спросила она, поборов желание сжать измученные пальцы.

— Суицидник-летун, — раздалось в ответ хмыканье, и больше вопросов не осталось. Перед глазами сами собой появились не только необходимые изображения, но даже строчки из учебников о видах и характере травм. Оторвав несколько бумажных полотенец, Ланг быстро продолжил: — Третий этаж и решетка забора не самое удачное место для приземления. Впрочем, судя по состоянию этого идиота, для попытки свести счеты с жизнью оно не подходит так же.

Услышав вырвавшееся оскорбление, Рене поморщилась, но ничего не сказала. Это не ее дело судить кого-то, и уж точно не ей читать нотации своему наставнику. В первый рабочий день. Господи, это будет очень тяжелый год…

— Но почему вертолет? — В свою очередь локтем выключив воду, Рене повернулась.

— Хотел спрыгнуть с высотки, но пролетел лишь парочку этажей, встретился с козырьком одного из окон и тут же приземлился на ограждение террасы двумя метрами ниже. Высота штырей около десяти сантиметров. Предварительный удар спас от разрывов, но не от внутренних повреждений. Говорю же, парень — редкостный идиот, — проговорил Ланг, пока методично промакивал руки салфетками. А потом на мгновение замер и добавил уже жестче: — Готовься. Вряд ли ты когда-нибудь видела столько крови.

Полотенце отправилось в мусорное ведро, а Рене сглотнула.

— Ясно. — Вопросов у нее действительно больше не было. А следующая, произнесенная ленивым голосом фраза лишь заставила еще сильнее прикусить язык.

— У тебя будет одна попытка, Роше, доказать, что ты не безнадежна, — холодно бросил Ланг, а затем посмотрел на неё в упор. И Рене захотелось скрыться. Просто утечь в канализацию следом за мыльной водой, чтобы хоть на время избавиться от взгляда лютого презрения, которым ее одарили с ног до головы.