И солнце взойдет (СИ) - О&#39

Рене потянулась потереть засаднивший шрам, а заодно поплотнее запахнуть полы халата, но неожиданно почувствовала чужое дыхание слишком близко от своей шеи.

— Доброе утро, мисс Роше, — прошелестел Жан Дюссо, и Рене едва сдержалась, чтобы не дернуться. — Как вам сегодня спалось?

— Так вот, по всем вопросам расписания, процедур и операций, — словно издалека донесся голос доктора Ланга, когда она резко сдвинулась на самый край кресла, — обращайтесь к нашему новому старшему резиденту. Мисс Роше с удовольствием…

И словно дали сигнал, настолько дружно обратились к Рене взгляды присутствующих. Чуть прищуренные, недоверчивые, пожалуй, даже растерянные. Они смотрели так пристально, будто ждали первых аккордов гимна «Красного Креста» или появления в ординаторской самого Максимильена Роше. И не осталось сомнений, что Ланг сделал это нарочно, однако, Рене лишь медленно выдохнула и приветливо улыбнулась. Ничего, она проходила через это уже не раз — прерванные разговоры, стоило ей очутиться где-нибудь рядом; замолчанные шутки, будто она не врач, а выпускница теологического факультета; политика; подхалимство и прочие безрадостные вещи. И пусть сегодня не говорили этого вслух, но…

— Да-да, до нас снизошло звездное дитятко, — закатил глаза Ланг, и она все же потупилась, а затем вдруг со всей силы стиснула папку. Черт… — Будьте к ней снисходительнее, все же новое рабочее место… А впрочем, не будьте.

Он размял плечи, словно хотел сбросить стянувшее их невидимое напряжение, ну а откуда-то слева раздалось женское хихиканье. Осторожно посмотрев в ту сторону, Рене заметила двух медсестер. Они стояли рядом, точно две фигуры на шахматном поле — черное и белое; высокая белокурая и голубоглазая, и прислонившаяся к ней плечом — смуглая, тонкая, с гладко забранными темными волосами. Их взгляды внимательно изучали Рене, словно собирали анамнез личности или раскладывали на органы в учебной анатомичке. Вот шрам, вот ссадины на пальцах, вот выбившаяся из двух привычных косичек коварная прядь. Рене была уверена, что ее веселенькая юбка в забавный горошек тоже подверглась тщательному анализу, и выводы двух подружек были не утешительны. Мисс Роше — редкостный фрик.

— Невежливо оставлять собеседника без ответа, — внезапно прошептал над ухом Дюссо, о чьем присутствии она уже успела позабыть и потому испуганно отшатнулась. Однако убежать ей не дали. Чужая рука незаметно для остальных скользнула по спине Рене и с силой потянула назад за ворот джемпера.

— Отпустите, — прошипела она. Твердый шов больно впился в кожу, но Рене упрямо наклонилась вперед в попытке избавиться от навязчивого контакта.

— Je vais te laisser partir. Mais d'abord, tu vas me répondre à une question. Dis-moi, tu dors nue ou?..[19] — неожиданно по-французски спросил Дюссо, и Рене позабыла, как дышать. Что?! Это же… Он не мог всерьез спрашивать такое! Тем временем ворот окончательно впился в шею.

— Non, — торопливо прошептала она, и давление на шею чуть ослабло.

— Quel dommage. Veux-tu essayer?[20]

— Non!

— Моя дорогая мисс Роше, — до них донесся ленивый голос Ланга. — Перестаньте уже витать в облаках своей славы и обратите внимание на страждущих вашего внимания.

Кажется, пока происходил короткий диалог с Дюссо, глава отделения успел рассказать о ней еще несколько фактов, а еще озвучить список дел на сегодня, завтра и весь следующий год. Потому что подняв голову, Рене увидела группу потерянных интернов, из которых нескольких предстояло распределить по кураторам, а кого-то отправить в клинику. А еще резиденты третьего года ждали своей очереди на практику по биопсиям, второго — на перевязки и прочие рутинные задачи, кто-то хотел отчитаться, слева уже тянули папки предоперационного эпикриза… Но вместо того, чтобы схватиться за все сразу, Рене медленно перевела взгляд на Энтони Ланга и увидела растянувшую большой рот едва заметную ухмылку. Наставник сидел, подперев рукой подбородок, и с явным наслаждением следил за происходящей у его ног возней. И неожиданно Рене поняла, что ее бросили. Не просто оставили один на один с проблемами и задачами, но швырнули в толпу и любуются тем, как она тонет. Это такой метод обучения? Если да, то он очень жесток. Впрочем, от других Рене слышала, что бывает и хуже — крики, недовольство, взаимные жалобы в дирекцию резидентуры. Между некоторыми ее однокурсниками и их наставниками шла едва ли не открытая война, а она просто привыкла к другому. Ничего. Все можно вытерпеть. Это всего лишь на один год.

Так что, поджав губы, Рене повернулась к какому-то парнишке, который пихал прямо в руки стопку назначений и громко просил проверить дозы антибиотиков. Но стоило ей с вежливой улыбкой взяться за документы, как одновременно случилось две вещи: на колени прилетел стаканчик с горячим кофе, а почти в ухе раздался ехидный шепот.

— Réfléchis à ma proposition. Petitecerise.[21]

Больше она ничего не успела услышать, даже подумать, откуда Дюссо мог знать ее прозвище, потому что обжигающая жидкость добралась до кожи и растеклась жгучим пятном. Так что, вскочив на ноги, Рене попыталась зачем-то отряхнуться.

— Ах, прошу прощения. Я та-а-ак неаккуратна, — протянул кто-то совсем рядом. Вскинув резко голову, Рене увидела уже знакомую смуглую девушку. Та улыбалась фальшивой улыбкой и протягивала неведомые бумаги. — Ознакомься, Роше.

Документы перекочевали из рук в руки, и Рене собралась уже развернуться (в конце концов, нужно было срочно вернуться в раздевалку и переодеться!), но ее аккуратно взяли под руку. А в следующий момент она смотрела в холодные голубые глаза и медленно пятилась назад, пока аккуратно подпиленные ногти все глубже впивались в кожу.

— Что же ты, Клэр, надо быть осторожнее, — тихо протянула та самая светловолосая медсестра. Тонкие губы чуть изогнулись, напомнив хирургический разрез, а затем открылись, чтобы произнести: — Доктор Ланг наверняка будет переживать за шкурку своего ассистента.

— Этого? — так же негромко хмыкнула вторая, а потом смерила Рене взглядом, словно видела в ней соперницу. Боже! Чему? Шприцам и ланцетам? Тем временем, результат осмотра ее явно удовлетворил. — Не думаю, Хел. Ставлю на две недели.

— Принимаю, — голубоглазая бросила быстрый взгляд в сторону безразличного к происходящему Энтони Ланга. — Вряд ли она задержится здесь дольше.

И с тихим смешком ногти наконец покинули кожу, а две подруги легко и незаметно удалились прочь сквозь собравшуюся вокруг толпу. И никто не слышал этого короткого разговора. Ни одна душа не заметила или сделала вид, что ничего не случилось, потому что слишком громко общались между собой интерны, слишком заливисто смеялся кто-то в другом конце ординаторской. Даже Дюссо оказался внезапно занят собственным резидентом, отчитывая того за очередные неведомые грехи. А потому Рене стояла в полном одиночестве и с неожиданным осознанием, что ей объявили войну. Не за какую-то провинность, слова или ошибки, а просто за факт существования здесь и сейчас. Возможно, чуть-чуть за фамилию. А еще вероятнее из-за доктора Ланга, чье поведение стало для остальных точкой отсчета. Рене не знала почему так вышло, — да и что бы это дало? — однако, как всегда учил Максимильен Роше, гордо подняла голову и процедила:

— Увидим.

Слово и тон, каким оно было произнесено, жгли язык, но Рене спокойно повернулась к моментально затихшим студентам и приступила к своим новым обязанностям. Право слово, она не требовала любить себя. Все, что ей было нужно, — возможность работать. И, если ради этого придется целый год терпеть двух взбалмошных дурочек, ничего страшного. В конце концов, вряд ли они осмелятся сделать что-нибудь противозаконное.

Глава 7

Первая половина дня пролетела почти незаметно. Дел было так много, что Рене успела позабыть и о неприятных разговорах, и о странных намеках со стороны доктора Дюссо. Как выяснилось, правая рука главы отделения пользовался здесь определенной славой, что, к стыду Рене, ее совершенно не удивило. Думать так о хорошем враче было, конечно, непозволительно. К тому же, вопреки слухам о зашкаливающем половом инстинкте и страсти к молодым медсестричкам Жан Дюссо считался здесь хорошим хирургом, но Рене ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, стоило ей заметить черноволосую кудрявую голову где-то вдалеке светлого коридора, шрам начинал мерзко чесаться, а ноги сами вели в ближайшую палату. Пустую, занятую, переполненную студентами — неважно. Рене до последнего старалась оттянуть неизбежность встречи, и мысли, что так предстоит делать еще восемь с хвостиком месяцев совершенно не радовали. Как не радовал и резидент Дюссо.