Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
Я кидаю деньги на переднее сиденье, выскакиваю из машины, захлопываю дверцу и делаю пару шагов к крыльцу гостиницы.
— Антон Романович! — слышу я за спиной голос ангела, обернувшись вижу его бледную физиономию и с красными прожилками синяк. — Я могу вас подождать. Отвезу потом в администрацию. Сейчас свяжусь с диспетчером, скажу, что я с вами до конца дня. Антон Романович!…
— Вы… Вам нельзя верить! Вы подстроили с трубой, вы…
— Антон, дорогой мой человек! Трубу вы взяли сами. Кто вас заставлял? Отдохните, успокойтесь. Все будет хорошо.
Я поднимаюсь по ступеням крыльца, вхожу в холл гостиницы, поднимаюсь на свой этаж, открываю дверь номера, валюсь на гостиничную прибранную и заправленную кровать. Бессмертие! Окровавленные простыни убрали. Люди, мнящие себя бессмертными! Как убрали и использованную прокладку, а упаковку со свежими положили на испорченный столик. Зло по ту сторону добра и зла! Рядом с упаковкой лежит принесенная из сна, тускло поблескивающая коробочка. Восемьдесят рублей!..
14.
…На мой звонок отвечает Раечка, говорит тихо, торжественно, с придыханием:
— Здравствуйте! У нас визит высших должностных лиц. Алексей Алексеевич дает пояснения у карты, у себя в кабинете. Просил, если позвоните вы, передать… Они выходят!
Слышно, как Раечка кладет трубку на стол, как говорит: «Алексей Алексеевич! Это Антон Романович Шаффей! Вы просили вас немедленно соединить…» Голос нашего начальника строг и проникнут ответственностью:
— Да, Антон Романович, слушаю!
— Привет, — говорю я, стараясь придать голосу нотки усталости, и сразу начинаю ябедничать: — Тамковская строит из себя невесть что. Извекович еще туда-сюда, но…
— Понимаю, Антон Романович, понимаю. Да, я получил ваш отчет. Очень хорошая работа, очень.
— Я отчета не посылал. Это Тамковская прислала кляузу. Слушай, тут странная ситуация, я в некотором затруднении…
— Согласен, Антон Романович. Меня уполномочили передать вам, что губернатор, совет министров и лично премьер-министр оценивают работу вашей группы и вашу лично очень высоко.
Слышно, как кто-то что-то говорит, наш начальник выслушивает говорящего и произносит в трубку:
— Антон Романович, председатель правительства передает вам благодарность и желает дальнейших успехов. До связи!
Я обессилено опускаю руку с зажатой в ней трубкой. Председатель правительства? Или — ангел, в другой ипостаси, появившийся в приемной в окружении ведьм, вурдалаков и василисков, в глазах Раечки и нашего начальника сошедших за помощников, охрану и секретарей? Может, наш начальник тоже должен выполнить какое-то поручение, остановить кого-то еще, другого Лебеженинова?
Мне хочется выпить. Чего-нибудь продирающего до кишок. Я набираю на гостиничном телефоне номер администратора и после первого же гудка слышу нежный голосок:
— Да, Антон Романович! Что желаете? Меня зовут Татьяной.
В этом мире, по эту сторону добра и зла, администратор говорит с такой интонацией, что пожелай я сейчас выпить ее саму, она попросит пару минут — охладиться и взболтаться.
— Скажите, Таня, я могу попросить принести немного коньяка? Граммов сто пятьдесят и бутербродик. Я немного устал, мне надо…
— Уже несут, Антон Романович, уже несут!..
…Но каков! Он все, все знает про меня, а вот с прадедом ошибочка: он был фармакологом, не фармацевтом, он изобретал лекарства, а не торговал ими, но в какой-то момент поменял направление, плюс на минус, минус на плюс, занялся ядами, ядовитыми газами, боевыми отравляющими веществами. Его лаборатория выпустила столько смертоносных рецептов, что мало какая другая могла бы с нею сравниться. Порошки и растворы моего прадеда испытывались — уже в двадцатые годы — на приговоренных к высшей мере Ю и прадеду повезло умереть в начале тридцатых.
В дверь робко стучат, и входит вчерашняя женщина. Кламм. Ее грудь еще выше, талия тоньше, глаза накрашены еще более броско.
— Я несколько раз звонила, дважды заходила, — говорит она, — сейчас наудачу. Просто была рядом. Я у тебя забыла помаду. Она моя любимая. Купила шесть пенальчиков в Париже. Ты был в Париже? Прекрасный город! Этот пенальчик — последний. Использовала в особых случаях. Вчера был как раз такой. Ты согласен? Ну что ты лежишь?!
— Я так лежу с тех пор, как вы меня покинули. Лежу и думаю о вас.
— Обманщик! Льстец! Вчера я почувствовала себя свободной. Вставай, поцелуй меня или я на тебя обрушусь. Обрушиться? Ты этого хочешь?
Она вплотную придвигается к кровати. Темные полукружья у подмышек. Вырез ноздрей.
В дверь стучат.
— Ты кого-то ждешь?
— Да, — отвечаю я. — Жду, очень жду. А этот майор, он…
— Он тебя смущает? Не бойся, он не прилетит тебя бомбить. Его давно не допускают к полетам. Бояться надо только самих себя! Неужели ты этого до сих пор не понял?
— Я об этом читал. Войдите!
Входит официантка, поднос заставлен посудой, на нем возвышается вазочка с блекло-красной розой. В обесцвеченные волосы официантки криво вколот маленький кокошник, черное, очень короткое платье, белый передник, голубые глаза, круглое лицо, пунцовые губы.
— Поставьте сюда, — командует Кламм, указывая на журнальный столик. — Цветок — мой. Я стояла возле администратора, когда ты просил коньяку, я шла к тебе с розой… Вы свободны, — кивает она официантке, уходя, та делает попытку изобразить книксен, потом прыскает, прикрывает рот ладошкой. — Ну, что тут у нас?
Кламм стоит ко мне спиной, изучает то, что принесли на подносе.
— Могли бы и черной икры принести. У меня аллергия от красной. Сыпь. Врач сказала, что…
Врач! Мне надо позвонить врачу! Я беру телефон, выбираю номер врача, нажимаю «вызов». Автоответчик! Ангел обещал, что врач ответит сразу. Ангел плохо знает его распорядок — в это время мой врач обычно оперирует. Зеленоватый халат. Маска. Перчатки. Очки: у него кровавая работа. Я думаю о крови — сначала своей, потом о крови того, кто остался лежать на автостоянке возле кафе «Кафе», думаю о своих отпечатках на железной трубе. Есть ли у Михаила Юрьевича, у Ивана Суреновича другие мои отпечатки? Они уже изъяли чашку из
