Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Антон Романович, — полицейский начальник говорит, продолжая смотреть на меня, — Иван Суренович — и я с ним в этом согласен — считает, что за слова, сказанные во время разговора, надо отвечать, ведь разговор может быть серьезный, очень серьезный, а беседа — это что-то вроде встречи друзей. Кто-то что-то сказал, но разве друзья друг на друга обижаются? Правда, мы, Иван Суренович и я, надеемся, что вы ответите нам честно. Ведь вам нечего скрывать?
— Ну, как сказать, — говорю я. — Каждому есть что скрывать.
— Тут я соглашусь, — говорит эфэсбэшник. — У нас у всех скелеты в шкафах.
— У меня — нет, — говорит полицейский начальник.
— Да ладно, Михаил Юрьевич!
— Мои скелеты в открытом доступе, Иван Суренович. — Полицейский начальник буравит меня взглядом. — И у меня шкафов нет. Антон Романович! Так вы скажете — где вы…
— Тут замешана женщина, — говорю я.
— Кламм, — говорит эфэсбэшник.
— Простите?
— А, Кламм! — говорит полицейский начальник. — Я так и подумал!
Они оба смотрят на меня.
— Антон Романович, — говорит полицейский начальник, — дама, с которой вы были вчера, подтвердит, что была с вами именно с половины одиннадцатого до одиннадцати вечера?
— Не знаю, — качаю я головой, наливаю еще стакан воды. — Признаюсь, я не смотрел на часы. Но мне было бы неудобно… Это как-то не по-джентельменски… Она, э-э-э, жена майора Кламма?
— Именно! — Иван Суренович делает вид, что поправляет обручальное кольцо. — Верная супруга доблестного защитника воздушных рубежей.
— Я думал — сестра. Или — просто давний товарищ…
— Жена, но мы с Иваном Суреновичем вполне вас понимаем. — Полицейский начальник пододвигает к себе блокнот, делает в нем пометку маленьким обгрызенным карандашом. — Трудно устоять. Мы с Иваном Суреновичем вас не осуждаем. И гарантируем, что сказанное вами и вашей дамой дальше этого кабинета не пойдет. Но вот еще что…
— У вас ведь нет адвоката? — спрашивает эфэсбэшник.
— Адвокат? У нас есть адвокаты, в нашем управлении по чрезвычайным ситуациям. Они работают с нами, если… Да в чем дело?!
Я ставлю стакан на стол так, что вода выплескивается и заливает блокнот полицейского начальника. Полицейский начальник вздрагивает, эфэсбэшник поспешно отодвигается от стола.
— Не волнуйтесь, Антон Романович! — говорит эфэсбэшник.
— Никаких поводов для волнения нет, — кивает полицейский начальник и стряхивает с блокнота капли воды. — Мы просим вас поучаствовать в опознании. Вы сядете вместе еще с четырьмя мужчинами, на вас посмотрит один человек…
— Через зеркало? Как в кино?
— Нет, у нас такого зеркала нет. Пока нет. Скоро поставят. Бюджет подняли, но зеркала еще нет. Мы так вас посадим, а потом…
— Вы можете отказаться, — говорит эфэсбэшник. — Пока не определен ваш статус, можете вообще сейчас встать и уйти.
Меня разбирает любопытство.
— А что случилось?
— Случилась неприятная история. Драка на стоянке. Возле кафе «Кафе». Как раз в то время, когда вы, как говорите, были с женщиной…
— С Кламм, — вставляет эфэсбэшник.
— Это не столь сейчас важно, Иван Суренович, — говорит полицейский начальник.
— И тем не менее, Михаил Юрьевич.
— Хорошо, Иван Суренович. — Полицейский начальник вновь смотрит на меня. — Неприятно, что это случилось…
— Да, — кивает эфэсбэшник. — Вы можете отказаться.
— Можете, но лучше согласиться. Можете настаивать на присутствии адвоката, мы предоставим нашего. Правда, процедура опознания затянется, нам надо будет пойти к нашему судье, получить санкцию, в прокуратуру… Морока, одним словом. У нас сейчас официантка, говорит, что видела вас в кафе «Кафе».
— А я этого не отрицаю, — говорю я, и мне становится смешно: неужели ангел, этот серый, выглядящий как неприметный человек ангел, сатана, поехал, высадив меня возле гостиницы, в больницу, зафиксировал шишку на скуле, написал заявление, и теперь идет следствие, неужели меня посадят в ряд еще с четырьмя людьми и он, ангел, будет нас опознавать, неужели они привезли меня сюда потому, что на меня указала официантка, подумавшая, что я подрался со своим соседом по столу?
— Давайте, давайте опознавайте, а то у меня уже там очередь пришедших на прием. Я готов!
Я встаю. От резкого движения перед глазами появляются темные круги.
Меня заводят в комнату без окон, где полицейский с жиденьким чубчиком указывает на свободный стул у стены, на четырех других сидят совершенно непохожие на меня люди: один очень молод, он усатый брюнет, другой в очках, с козлиной бородкой, третий — крепкий, обветренный, похожий на оставившего профессиональный спорт лыжника, четвертый — бледный, рыжий и конопатый. Я сажусь, слышу голос полицейского начальника: «Начинайте, Кузов, начинайте!»
Кузов встает перед нами и тихо говорит, что сейчас войдет тот, кто будет смотреть на нас, но мы не должны смотреть на этого человека, а должны смотреть на него, на Кузова, который будет стоять у противоположной от нас стены. Кузов встает к стене, и в комнату входит женщина со стоянки, женщина-блевун. От нее пахнет несвежим телом, она шмыгает носом. Женщина проходит мимо нас, потом разворачивается и проходит еще раз, медленнее. Она останавливается, Кузов подходит к ней, берет за локоть, выводит из комнаты.
— Так, — в комнату входит полицейский начальник, — все свободны. Спасибо! Извините за доставленные неудобства!
Все встают, создают в дверях небольшую давку: в комнату пытается войти эфэсбэшник, который наконец просто отталкивает участвовавших в опознании, оказывается возле меня и полицейского начальника.
— Я вам говорил, Михаил Юрьевич! — говорит эфэсбэшник.
— Говорили, — вздыхает полицейский начальник.
— Михаил Юрьевич! — Я поворачиваюсь к полицейскому начальнику. — Теперь вы должны сказать — в чем дело? Почему меня привезли?
— Я уже говорил — была драка. Свидетель — женщина, которая никого не опознала. Муж ее
