Кэш - Джессика Петерсон

— Десятилетия опыта. Дурацкая удача. Поехали.

Я бросаю последний взгляд на реку.

Папа, если ты где-то там, помоги мне пережить это.

Глубоко вздохнув, я иду к Кэшу и его ждущей меня лошади.

— Чёрную лошадь подбирал под цвет души?

— Хочешь узнать, езжу ли я как сам дьявол? — Он смещается, чуть подаваясь бёдрами в мою сторону. — Залезай в седло и проверь. Бери поводья в левую руку, потом клади её на луку.

— У меня ведь нет выбора, да? — закатываю глаза, но делаю, как он говорит. — Что-то мне подсказывает, что Сатана рядом с тобой отдыхает.

— Ну и повезло тебе. Теперь другой рукой держись за заднюю часть седла и согни левое колено.

Кэш приседает и хватает меня за ногу — одной рукой за колено, другой за щиколотку.

Вдруг я начинаю ощущать своё тело слишком… ясно. Жар, накатывающий откуда-то изнутри, лёгкий разряд тока под кожей. Его хватка уверенная, но аккуратная.

— Подтолкну тебя вверх. Когда поднимешься, сразу перекидывай другую ногу через седло. Остальное — на мне. На счёт три.

Голова не соображает. Может, поэтому я просто стою, застыла на месте, с согнутым коленом, пока он считает.

Я вскрикиваю, когда он резко подбрасывает меня вверх, используя мою ногу как упор, и я взлетаю в седло. В последний момент успеваю перекинуть вторую ногу через бок лошади и приземляюсь с глухим стуком.

Будто я уже делала это раньше.

Я и правда делала. Только… двадцать лет назад. Разве память мышц может сохраняться так долго?

Я чувствую себя ужасно, ужасно высоко.

Лошадь Кэша выше, чем Мария. Подо мной она тихо фыркает.

Кэш берётся за мою голень, быстро и уверенно направляя мой сапог в стремя.

Я горю. Спасите.

— Ты не можешь так обращаться со мной.

— Ещё как могу, Городская Девчонка. Подвигайся вперёд. Ещё. Боже, Молли.

Он резко хватает меня за бёдра и подтягивает ближе к луке.

— Вот так.

А потом как-то, совершенно без усилий, забирается в седло позади меня. Даже стремя ему для этого не нужно.

И только когда он приземляется позади седла, я осознаю, насколько близко нам придётся сидеть.

Очень, очень близко.

Я не могу дышать. Не могу думать.

Могу только ощущать, как его грудь плотно прижимается к моей спине. Его бёдра обхватывают мои, а я сижу ровно в изгибе его таза. Он обхватывает меня руками, держась за поводья. Кэш буквально прилеплен ко мне от плеч до пят.

Без малейшего колебания он цокает языком, подгоняя лошадь вперёд. Ни капли мягкости. Чистая практичность, уверенность, контроль.

Если быть честной, его абсолютное отсутствие игры… возмутительно привлекательно.

И совершенно не помогает тот факт, что с каждым шагом лошади шов моих джинсов давит ровно туда, куда не должен.

Я зажимаюсь, зажмуриваю глаза. Очень надеюсь, что не воспламенюсь. Или не потеряю сознание. Или что мне сегодня ночью не приснится, как я трахаю этого чертовски красивого, но абсолютно несносного ковбоя.

— Ты должна двигаться вместе с лошадью, — Кэш наклоняется вперёд, чуть подталкивая меня бёдрами. — Иначе у тебя потом всё будет болеть.

Я едва не задыхаюсь, когда он плавно перекатывает бёдра, заставляя меня повторять за ним.

Кожа покрывается мурашками, а внутри что-то нехорошо сжимается.

— Эм. Кхм. У меня ощущение, что я трясусь на лошади, а ты трясёшься на мне.

— Никаких трясок. Только езда.

Я слышу ухмылку в его голосе. Он снова перекатывает бёдра.

Я тоже двигаюсь, просто чтобы ослабить этот чёртов контакт.

— Ты знаешь, что ты ходячий, говорящий иск на сексуальные домогательства?

— Я тот, кто держит тебя в седле. Так что следи за языком.

Он снова цокает, и лошадь ускоряет шаг.

Я уже не понимаю, кого именно оседлала — лошадь или ковбоя.

— Тебе бы тоже следить за своим… своим…

— Моим чем, Городская Девчонка?

— Не называй меня… ооо!

Я резко наклоняюсь в сторону, когда лошадь попадает в выбоину.

Кэш тут же выравнивает меня, хватает за руку и кладёт её на луку седла.

— Держись крепче. Крепче. Обеими руками. Сжимай, Молли. Давай.

— Ты вообще слышишь себя?!

Я начинаю паниковать. Мы движемся слишком быстро, я чувствую себя жарко, вспотела и настолько сбита с толку, что, боюсь, сейчас просто упаду в обморок.

— Ты не свалишься.

— О да, отличные последние слова.

Кэш дёргает поводья, замедляя лошадь.

— Ты в порядке?

— Нет. — Я сглатываю. — Но так лучше.

— Потому что ты сама стала лучше. Смотри, ты двигаешься вместе с лошадью.

Я даже не замечала этого, пока не посмотрела вниз и не увидела, как моё тело плавно повторяет ритм её шагов.

— Может, ты и правда дочка Гарретта, — усмехается Кэш. — Он ездил верхом так, что всем было за счастье поучиться.

У меня сжимается сердце.

Кэш видел ту сторону папы, которую я так и не узнала по-настоящему.

Вина, которую я таскаю в себе последние три месяца — сожаление, тяжёлым грузом давит на грудь.

И в то же время сердце колотится быстрее от того, что Кэш только что меня похвалил. Пусть даже завуалированно.

Но от мысли, что у меня хоть что-то общее с человеком, от которого я произошла, становится чуть легче.

Я двигаюсь в ритм не только с лошадью, но и с телом Кэша.

Может, поэтому, в отчаянной попытке отвлечься, я ляпаю:

— Вы были близки. Ты и мой отец.

— Были.

— Двенадцать лет вместе работали?

— Да.

— Каково это было?

Кэш вдыхает глубже, и его грудь сильнее прижимается к моим лопаткам.

— Гарретт был отличным боссом. Отличным другом. Относился к нам честно, с добротой, которой мы даже не всегда заслуживали. Большую часть того, что я знаю, я узнал от него.

Я сглатываю ком в горле. Мне нравится слышать, что папа хорошо относился к своим людям. Но тогда почему… почему ко мне он был не таким?

— Как ты вообще попал на ранчо Лаки?

Кэш делает ещё один глубокий вдох.

— Когда мои родители умерли, у нас не было денег, чтобы сохранить ранчо Риверс. Мне было девятнадцать, а на мне — четверо братьев. Гарретт взял нас под крыло, предложил работу и жильё, чтобы мы могли сдавать дом на нашей земле и получать хоть какой-то доход. И с тех пор я здесь.

— Чёрт. — Я снова сглатываю. Глаза жжёт. — Это, наверное, было тяжело.

— Не сказать, что это было весело. Мои родители хотели, чтобы я первым в семье получил высшее образование, но пришлось бросить на втором курсе.

Грудь сжимается.

— Это отстой.