Счастливы вместе - Мари Соль
Поднимаюсь на лифте к родителям. С момента, как папа ушёл, передав управление клиникой сыну, он стал нелюдимый совсем. Вернулся «к истокам»! Строгает скелеты из дерева, в качестве наглядных пособий для медицинских ВУЗов и школ. У него свой гараж, куда он уходит с утра и сидит там до самого вечера. Мама рисует! Что тоже является тем увлечением, на которое раньше всегда не хватало времени. Его отнимали мы с братом, семья и отец, который требовал много внимания в силу своей погружённости в дело всей жизни. Так что я рада за них! Теперь каждый из них увлечён тем, чего просит душа.
Дверь слегка приоткрыта. Меня уже ждут. Захожу.
— Тук-тук-тук! Мам, пап? — разуваюсь.
Из глубин нашей старой квартиры доносятся их голоса. Приглушённо мамино:
— Щас! Разбежалась!
И папино:
— Закрой свою варежку, дочка пришла.
Я настороженно хмурюсь. Решаю сделать вид, что не слышала, когда они оба выходят встречать. Папа высокий и крепкий. Володька в него! Оба они бородатые. Вот только отец абсолютно седой. Его сходство с дедом Морозом вынуждало играть эту роль все года, пока внуки верили в сказку.
Мамуля у нас — прирождённый эстет! Тоже давно перестала подкрашивать волосы. Но стрижку не меняла уже много лет. Стильный контур очков убавляет ей возраста. Она не выглядит как домохозяйка, хотя и всю жизнь была ею.
— Я думала, ты с Сонькой приедешь? — возмущается мама.
— Ой! — я машу, — У неё стрим.
— Чего у неё? Заболела? — переживательный тон вызывает усмешку.
— Мамуль, у её любимой блогерши сегодня эфир! Она хочет задать ей вопрос в режиме онлайн, — объясняю.
Но мама вздыхает:
— Ничего не понятно!
— Оно тебе надо? — киваю я.
Папа смеётся:
— Ты отстала от жизни, Маруська!
— За себя говори, — гневно хмурится мама.
Пройдя на кухню, я достаю из пакета лекарственный свёрток. Отец по пятам идёт следом за мной.
— Вот тут свечи, таблетки и мазь, — говорю полушепотом, словно шпион, передающий послание.
Он берёт, чуть откашлявшись, прячет их в ящик:
— Спасибо, дочур!
— Ромке спасибо, — вздыхаю. Стоит признать, иногда он полезен, — Чайку штоль попить? — говорю.
Открыв ящик, смотрю внутрь него. Что-то не так, только что? Чашек как будто убавилось. Маминой нет! И тарелок. Я, рассеянно взяв свою старую чашку, ставлю чайник, смотрю по сторонам. Полотенце висит на крючке, а прихватки не видно. Нет ни колбочек с травами. Ни легана, который мы с Ромиком им привезли, когда ездили в Дагестан, к другу в гости.
Открываю другой ящик. Вижу… Точнее, не вижу! Ни блендера, ни набора кастрюль.
— Мама сделала перестановку? — интересуюсь у папы. Тот, затаившись, стоит позади.
— Э… нет, — чешет в затылке, — Точнее, да! У неё спроси лучше.
Уходит. Оставив меня наедине с чайником. Я навожу себе чай. Прямо с чашкой иду мимо зала, в их спальню. Мама там, копошится в шкафу. На постели лежат её вещи: ночнушка, футболки, штаны.
— Мамуль? Ты чего, ревизию что ли затеяла? — опираюсь спиной о косяк.
Мать, отвлёкшись, глядит на меня, словно только увидела:
— Я… Да! Вот, решила вещи перебрать. Старое выбросить, новое буду носить.
— Хорошее дело, — киваю и ставлю на тумбочку чашку, отпив из неё один мелкий глоток.
Замечаю в шкафу чемодан. Мама, еле успев, прикрывает одну дверцу шкафа. Напрасно надеясь, что я прозевала момент! Подхожу, открываю. И вижу… Чемодан не пустой, в нём уже что-то есть. В прозрачном пакете носки и трусы…
— Это что? Ты куда-то собралась? — смотрю ей в глаза. Но она их отводит.
— Д…, - отвечает отрывисто, — Решила кое-что из вещей в свою студию отвезти.
С недавних пор она решила иметь свою студию. Якобы там ей удобно творить! Отец был не против. К тому же, квартира подруги давно пустовала. А так, мама платит ей часть, а заодно и приглядывает.
— А зачем тебе столько вещей? — недоумевающе я обвожу взглядом комнату.
— Да, как зачем? Пригодятся! — переводит она разговор, — Ты бы мне пригнала сюда мужиков своих. Тумбочку вон загрузить, да торшер.
— А зачем тебе в студии торшер? — я смотрю на неё.
— Как зачем? Я читаю под ним! — отвечает мамуля. И в тот же момент замолкает, поняв, что прокол ощутим. Ведь читает она перед сном! А, насколько я знаю, в пределах своей новой студии бывает лишь днём.
Сделав вид, что не поняла, я решаю ещё раз осмотреться. Вижу пыль на столе, слой которой повествует о том, что здесь давно не проводили уборку. На маму это так непохоже! Она генералила чуть ли не каждые выходные, а тут…
На постели примята одна лишь подушку. Вторая лежит поверх пледа, как будто её не используют.
В ванной меня настигает прозрение. Стакан, где стояли их щётки, пустой. Одна щётка, судя по цвету, отцова, сиротливо лежит на бортике раковины. А второй нигде нет! Как нет и маминых масок, кремов и шампуней.
Вылетаю из ванной:
— Мам! Пап!
Те неохотно вылазят, каждый из разных углов нашей старой квартиры.
— Потрудитесь-ка мне объяснить, что случилось! — я встаю в позу, руки в бока.
— А разве что-то случилось? — пытается мама шутить.
Отец снова прячется в зале.
— Хе-хе! Я тебе говорил! А ты всё: никто не узнает! — кривляет он мать.
— Помолчал бы лучше! — взрывается мама.
И оба, как будто забыв, что я здесь, начинают кричать во весь голос, пытаясь достать друг до друга сквозь несколько стен.
— Расскажи лучше, как ты меня бросила! — предлагает отец.
— Никто тебя не бросал! — отзывается мама, — Ты сам целый день в гараже прозябаешь! А у меня своя жизнь!
— Какая жизнь у тебя? — усмехается папа.
Мама продолжает копаться в шкафу. И делает это так яростно, словно не собирает одежду, а рвёт.
— Насыщенная! — выглянув из спальни, бросает она.
— Это надо ещё посмотреть, чем ты там занимаешься? В своей этой студии! — последнее слово отец произносит намеренно громко и тянет его, как куплет.
— Я рисую! — встревает мама.
Папа смеётся из зала:
— Рисует она! Да было бы то рисованием, а то так, мазня какая-то!
Я видела мамины картины. В основном натюрморты, пейзажи. Она любит природу, цветы. Которые, в технике размытой
