Кэш - Джессика Петерсон
Мы просто не ожидали, что деньги улетят так быстро. Наша самая большая ошибка новичков — не следить за бюджетом.
Мой живот сжимается, когда я читаю её сообщения, полученные пока я была в постели с Пальмером.
Уилер Рэнкин
Нам срочно нужно связаться с Барб. Если не переведём ей первый платёж как можно скорее, я боюсь, что потеряем место в производстве.
Может, тебе стоит ещё раз поговорить с юристом твоего отца? Прости, что пристаю, но кажется, мы теряем слишком много времени.
Ты в порядке? Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Прости. Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Просто скажи, что у тебя на уме.
Я бы и сама хотела знать.
Мои юристы, вернее, мамины, запретили мне связываться с Гуди. Они сами ведут с ней переговоры, но пока безрезультатно.
А я тем временем сгораю от нервов.
Обычно секс с Пальмером помогает мне расслабиться. Но этот комок в животе никуда не исчезает.
Я закрываю ноутбук, беру телефон и подхожу к окну. Сентябрьский Даллас — это много чего, но только не красота. В тишине комнаты отчётливо слышится гул кондиционера. Экран ноутбука гаснет.
Я направляюсь в гостевую комнату квартиры — фактически штаб-квартиру Bellamy Brooks. Уилер ласково называет её «шкаф». В основном потому, что это крошечная шкатулка, целиком посвящённая моде. Она доверху забита ковбойскими сапогами всех цветов, узоров и текстур — в основном образцами из первой коллекции и несколькими прототипами из второй. Одна стена увешана вдохновляющими коллажами: куски кожи, вырезки из журналов, карточки Pantone, эскизы и многое другое.
Крошечный стол зажат между двумя стеллажами с сапогами. На нём стоит банка конфет с арахисовой пастой — любимого лакомства Уилер, и коробка с моим любимым угощением: шоколадными эспрессо-бобами.
Моё сердце сжимается самым сладким образом, пока я вбираю в себя всё это. Я так, так горжусь тем, что мы сделали.
Провожу рукой по паре коричнево-кремовых сапог, восхищаясь их мягкой, как масло, кожей. Идеально выполненный западный узор, вышитый коралловыми нитями на союзке, до сих пор заставляет моё сердце пропустить удар, даже спустя месяцы после того, как я нарисовала этот эскиз.
Я никогда не забуду первое письмо от клиентки. Она написала, как прекрасно себя чувствовала в сапогах Bellamy Brooks, которые надела на свою свадьбу.
Я влюблена в наши сапоги. И меня убивает мысль о том, что мы можем больше не сделать ни одной пары.
Возвращаюсь к дивану и пытаюсь дозвониться до мамы. Она не отвечает. Пальцы автоматически листают контакты до номера отца. Глаза жжёт. Меня преследует наша последняя переписка — единственный разговор за несколько месяцев до его смерти.
Я попросила денег, чтобы починить машину.
«Конечно», — ответил он.
На следующее утро деньги уже были у меня на счёте. Я не поблагодарила его, и он больше не написал. Сейчас мне так стыдно за то, как всё тогда произошло. Не раздумывая, я нажимаю на его номер и подношу телефон к уху. Гудки, снова и снова, пока, наконец, не включается автоответчик. От звука его хриплого голоса у меня бегут мурашки по коже.
— Вы позвонили Гаррету Лаку. Оставьте сообщение, и я вам перезвоню. Хорошего дня, ребята.
Лицо у меня искажается. Раздаётся сигнал записи. Если я так злюсь, то почему не могу перестать чёртовски плакать? Злость — это крик. Это ледяное молчание и вспыхивающие споры. Но это точно не бесконечные слёзы каждый раз, когда вспоминаешь человека, которого любила, но одновременно и ненавидела.
Я сбрасываю звонок, всем сердцем желая, чтобы могла спросить его, зачем он добавил это условие в завещание.
Возможно, мне не казалась бы такой невыносимой сама мысль о жизни в Хартсвилле, если бы я понимала, зачем он хотел, чтобы я вернулась.
У него было столько шансов вернуть меня на ранчо. Годы, полные возможностей. Но он не воспользовался ни одной. Зачем же настаивать на этом теперь? Мысль приходит неожиданно: возможно, Кэш знает ответ. Он говорил, что был близок с отцом. Кто, как не человек, который проработал с ним бок о бок больше десяти лет, мог бы мне всё объяснить? Вот только Кэш — настоящий засранец. Я бы скорее выцарапала себе глаза ржавой ложкой, чем заговорила с ним снова. Жаль, что у меня нет других вариантов.
Мои воспоминания о первых шести годах жизни на ранчо размыты, как городской пейзаж за окном. Но они не все плохие. Я помню, как ездила верхом на пони, а отец вёл лошадь по кругу в загоне. Помню, как мама сидела за рулём вездехода, ветер играл в её волосах, когда она оборачивалась и улыбалась мне на заднем сиденье. Я до сих пор чувствую этот запах: кожа и сено в конюшне.
Телефон звонит.
Я подпрыгиваю от неожиданности.
Уведомление: баланс вашего бизнес-счёта достиг нуля.
Я вспоминаю письмо Гуди.
То самое, где она подробно расписала, какую сумму я могла бы получать в конце каждого месяца, если бы жила на ранчо.
А что, если я поеду в Хартсвилл? Всего на тридцать дней. Ровно настолько, чтобы получить первый платёж. К тому времени, возможно, мамины юристы добьются решения суда и избавят меня от этого условия.
Сегодня утром Уилер и я просто разорвали интервью с одним блогером. У нас осталось всего два запланированных звонка на этой неделе. Она вполне справится и без меня.
Телефон снова вибрирует.
Звонит Уилер.
Острая, жгучая боль разрезает мой живот.
Чёрт.
Чёрт-чёрт-чёрт.
Она точно тоже получила уведомление из банка. Мы обе имеем доступ к счёту.
Смахнув слёзы, я провожу пальцем по экрану.
— Привет, Уилер. Прости, что всё время тебя пропускаю. Я разберусь с минусом на счёте. — Я делаю глубокий вдох. — Я возвращаюсь в Хартсвилл.
— Подожди. — Она замолкает. — Ты едешь? В смысле, серьёзно едешь?
— Я устала ждать, пока наши юристы разберутся с этим дерьмом. Я поеду и добуду для нас деньги.
Опять пауза.
— Молли, тебе не обязательно это делать.
— Обязательно. Я не вижу другого способа удержать нас на плаву.
— Тогда давай я поеду с тобой. Ты не можешь просто так заявиться на ранчо своего отца одна.
Глаза щиплет от этой мысли. Но я всё равно говорю.
— Ты нужна здесь, в Далласе, для встреч и ведения соцсетей. Не думаю, что в Хартсвилле найдётся много блогеров или бутиков, готовых к сотрудничеству.
— Мы могли бы открыть свой, — смеётся Уилер.
— Рядом с магазином тракторных запчастей? Не думаю, что Bellamy Brooks туда впишется.
— Каждая женщина хочет чувствовать себя красивой. Даже ковбойши.
