Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
— Конечно! — я сажусь в кресло напротив Извековича. От самокрутки Извековича исходит пряный аромат. Мне хочется такую же, но натощак я не курю. Это вредно. Курение может сократить мою жизнь. Я наливаю в стакан воду из кувшина и пью маленькими глотками.
— Я вас задерживаю? — Извекович ищет пепельницу, стряхивает пепел на блюдце, на котором стоял стакан.
— Ничуть, продолжайте, пожалуйста.
— Важно, как подобные проблемы живут в голове наших клиентов. Важны не их тараканы, а поступки и действия, которые они предпринимают, пытаясь страх победить. Если суметь заставить таких клиентов изменить стратегию и тактику борьбы с фобиями, изменить реакции на страх, то фобии, как функциональные расстройства, исчезают.
Я поднимаюсь из кресла.
— Пойдемте, мне надо что-то ввести в организм, — говорю я.
— Но вы со мной согласны? — Извекович гасит сигарету, двигает блюдце, задевает им что-то лежащее на столике.
— Конечно! — я надеваю пиджак. — Не далее как по дороге в этот прекраснейший городок я говорил о том же. Вы с Ольгой Эдуардовной мне оппонировали. Теперь встали на мою позицию. Что… Что вы там рассматриваете?
У Извековича в руках маленькая коробочка. Темный, тускло бликующий металл. Извекович взвешивает коробочку на ладони. Смотрит на меня.
— Что это? — спрашивает он.
— Понятия не имею. Это, кажется, было в номере. У вас такой нет?
— Нет. Я бы заметил. Из чего это сделано? Такая тяжелая. Вы открывали? Интересно — что там внутри?
— Запасные батарейки для пульта. Жвачка или шоколадная конфетка. Презервативы. Что-нибудь от головной боли. Одним словом — сюрприз от администратора гостиницы.
— Как она открывается? — Извекович крутит коробочку и так, и этак.
— Нам сейчас не нужны презервативы, Роберт. Пойдемте, я что-нибудь съем, вы выпьете еще чашку кофе.
Извекович кладет коробочку на столик, мы выходим из номера, идем по коридору, спускаемся по лестнице, заходим в ресторан. Большой стол с большим блюдом. На блюде — остатки того, что принято называть «нарезкой». Миска с остатками салата. На краю стола баночки с йогуртом, стаканчики со сметаной. Пахнет вареными сосисками и убежавшим молоком. Я накладываю на тарелку несколько кусочков колбасы, беру хлеб, баночку йогурта. Кувшин, в котором был сок, пуст. Извекович решает за мной поухаживать. Он идет с кувшином на кухню, возвращается с соком, наливает мне большую чашку кофе, приносит сливки, сахар, садится напротив.
— Так о чем вы хотели поговорить? — спрашиваю я. — Выкладывайте, Роберт, колитесь — что вам надо?
— Вам не кажется все это странным? — задав вопрос, Извекович встает, приносит себе кофе, морщась отпивает глоток. — Здесь же собственно ничего не произошло. Ну, кто-то спьяну или под воздействием какого-нибудь наркотика увидел того, кто должен мирно лежать в могиле. Ну, тот, кого якобы увидели, был человек непростой. Политика, коррупция. Но зачем здесь мы? Вчера я обсуждал это с Ольгой Эдуардовной. Она тоже не может понять. К нам вчера вечером пришла масса людей, но никто не говорил о своих личных проблемах, даже — о самом покойнике как человеке. Только о местных властях, о будущих выборах, о том, что якобы оживший покойник мешал местной власти… Знаете, — Извекович ставит чашку на блюдце, причмокивает, смотрит по сторонам, чуть наклоняется вперед, — мне кажется — мы здесь для прикрытия. Пока не знаю — чего именно, но нас прислали сюда не для оказания психологической помощи. Я заговорил о терапии фобий просто потому, что меня давно интересует эта тема. Помню, мы обсуждали еще в Париже, что в нашей голове принципы бытия и возможности познания составляют сложную сеть, у каждого свою, вне зависимости от интеллектуального уровня, и эта сеть превращается в некие предпосылки будущих действий. Не важно — верны ли они в конечном счете или ложны, но они важны для нас как возможность самоподтверждения. Понимаете?
— В общих чертах.
Я жую колбасу. Она соленая и жесткая. Вот сок прекрасен — холодный, свежий, с мякотью.
— Наши страхи — плод придаваемых событиям значений. Здесь же, — Извекович делает широкий жест, — что-то произошло со значениями. Они несут в себе страдание. Я помню… Вы слушаете?
— Да, конечно. Только меня волнует не конспирология, а то, когда и как я вернусь домой. Мне важно выполнить порученную работу, а потом…
— …трава не расти. Я знаю, вы так часто говорите, это у вас такой камуфляж, я вас понимаю — вы не хотите, чтобы кто-то увидел ваше подлинное «я», а оно…
— Роберт, пожалуйста…
— Хорошо, хорошо… Но страх все-таки не всегда появляется как результат пережитого события или ожидания такого события в будущем. Впрочем, возможно, все гораздо проще, чем можно подумать, и гораздо сложнее, чем можно понять.
— Лакан?
Извекович не отвечает, он допивает кофе.
— У меня нехорошее предчувствие, — говорит он и ставит чашку на блюдце. — Нечто подобное я ощущал перед тем, как мне пришлось срочно ликвидировать бар в Бангкоке…
— Роберт?
— К вам пришли, — Извекович встает, поправляет галстук. — Увидимся…
…У столика стоит майор, полевая форма, «крылышки», кепи под мышкой.
— Антон Романович? — майор худ, невысок. Залысины. Высокие шнурованые ботинки вычищены до зеркального блеска. Я отодвигаю стул, поднимаюсь.
— Да, это я. А! Вы тот самый майор!
— Кламм, — говорит майор и протягивает руку. Двойное «м» он произносит глухо, в нос, но со значением. С гордостью. Кривится при словах «Вы тот самый…», еще больше — после того как я спрашиваю: «Кламм? В каком смысле?» — и отвечает: «Моя фамилия —
