Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
–Мне звонила Анна. Сказала, что вы хотите посмотреть на могилу. Я был как раз в городе, сейчас возвращаюсь в часть. Могу вас подбросить. Это по пути. Едем?
— Анна? Какая Анна?
— Подробности по дороге. Жду вас на улице…
…У майора замызганный «уазик» с брезентовым верхом. Практически закрывая майора широкими плечами, перед ним стояла вчерашняя посетительница, проникновенно говорившая «Не бойтесь!». Ее мощная рука рубила воздух перед майорским носом. Посетительница была на голову выше майора. Собранные в толстый хвост волосы двигались в такт руке.
— Здравствуйте, Антон Романович, — она повернулась ко мне. — Как встреча с вдовой? Вам показали баночку? Как она собрала так много? Не задумывались? Сделала покойнику минет?
— Аня! — сказал майор.
— Мне пора, — Анна протянула мне руку. Тыльной стороной — вверх. Я наклонился, поцеловал. Аляповато накрашенные ногти. Обветренная кожа.
— Мы будем настаивать на эксгумации. Нас поддержит областная прокуратура. Мы добьемся своего, — Анна горячо дышит на мою лысеющую макушку. — И вы все пожалеете!
Она, решительно ставя ноги, пошла прочь. Майор вздохнул.
— Поздышев, заводи. Садитесь, Антон Романович!..
Поздышев оказывается лихим водителем и отчаянным спорщиком.
— Поздышев, давай-ка внимательнее, — говорит майор. — Знак был «школа», девочка подговорила мальчика с уроков убежать, а ты летишь как оглашенный.
— Товарищ майор, я еду шестьдесят, — отвечает Поздышев. — Сейчас каникулы, так что мальчики и девочки сейчас в кустах пивасик пьют.
— Что ты такое говоришь, Поздышев! Пивасик! Это ты в Турьинске пивасик с младых ногтей хлебал, а тут места духоподъемные, тут пивасик до достижения положенного возраста не пьют. И если б они не бегали, то знак бы убрали, а раз не убрали, то… — он замолчал, вздохнул, шумно потянул носом, повернулся ко мне.
— Как вам у нас, Роман Антонович?
— Хорошо, — ответил я. — Хороший город. Душевные люди. Все прекрасно.
— Справитесь? — майор поднял бровь.
— Это даже не обсуждается, э-э…
— Геннадий Самсонович, но можно без церемоний — Геннадий. Можете на меня рассчитывать. С командованием согласовано. Имею устный приказ.
— Вы что заканчивали, Геннадий?
— Училище летное. Я же пилот. Самый невезучий пилот в наших Вэ-Вэ-эС. Поздышев, на дорогу смотри, что зенки вылупил, чуть на бордюр не наехал.
— Ну хороша же, товарищ майор! Смотрите, какие…
— Почему невезучий? — спросил я.
— А меня сбивали шесть раз. Вы такое можете представить? Родина не воевала, ну, официально не воевала, а ее пилота шесть раз сбивали. Это же…
— Пять, товарищ майор, пять, — сказал Поздышев и я заметил, что он проехал перекресток, не остановившись и даже не притормозив перед знаком «стоп».
— Что — «пять»? — майор зевнул.
— Вас сбивали пять раз.
— Да? — майор начал загибать пальцы. — Да, пять. Почему я сказал шесть? Сам не пойму!
— Но мне говорили — вы психолог, проводите тестирование по сложным методикам. Говорили — используете Роршаха…
— Я в госпитале лежал, после второго, нет, после третьего раза, меня там записали в группу, сидели кружком, обсуждали — как кто с женой там или девушкой ладит. Я что-то такое сказал, даже не помню сейчас, и меня после группы ее ведущий остановил, говорит — можно пойти на курсы, специальные курсы ускоренной психологии. Я два года ходил на курсы. За это время меня раз сбили. А потом, после окончания курсов, еще раз…
— Я все-таки не пойму — вы говорите «сбивали», а где вас сбивали?
— Антон Романович! Ну как же! Первый раз в первую чеченскую, второй раз — в Африке, меня туда направили натаскать местных летчиков, полетели на поршневом, я за штурвалом, вместо еще одного члена экипажа было аж трое, как они на одном кресле уместились, а в нас с земли — хуяк!
— Вы говорили — гранатой, — сказал Поздышев.
— А знаешь, Поздышев, — не исключено. Не ис-клю-че-но! Какой-нибудь здоровенный негр зашвырнул вверх гранату, ее осколки перебили маслопровод…
— Или из рогатки. У них рогатки, втроем резину растягивают.
— Да! И это не исключено… Так, значит четвертый раз…
— Геннадий, — попросил я, — давайте по порядку. Первый раз — Чечня, второй — Африка, третий…
— Третий… Поздышев, тормози! Не видишь — переход! Задавишь эту дуру с коляской, министерству обороны платить придется…
— Оно не обеднеет, — сказал Поздышев.
— Не обеднеет, но ты-то в тюрьме будешь сидеть, Поздышев. Третий… Нет, подождите, четвертый — это точно вторая чеченская, на штурмовике было дело… Поехали, Поздышев, поехали, что ты на эту дуру уставился, ну, согласен, фигура хорошая, согласен… Пятый, пятый уже Грузия, нас сбили свои, да, а вот третий раз…
— Третий раз вас сбили в Судане, — подсказал Поздышев.
— В Судане? А, да-да, в Судане! Это, кстати, Поздышев тоже в Африке. Но тогда я не был за штурвалом. Тогда я просто сидел в кабине пилотов, ла-ла-ла, а тут… Была жесткая посадка. Весь груз разворовали. А потом выяснилось, что все подстроили. Договоренность с местным царьком. Ему груз, а он разрешает следующим самолетам летать через его пустыню. Ужас там вообще был, ужас… Но все это меркнет в сравнении с нашей теперешней ситуацией. Она, Роман Антонович, просто аховая. Штопор. И катапульта не работает…
Мы выехали из городка, проехали мимо окруженного темными елями памятника солдату с автоматом на груди, повернули направо, объехали вокруг памятника, вновь въехали в городок. Поздышев переключал передачи со скрежетом, ожесточенно топтал педали.
— Ты опять поворот промахнул, да, Поздышев? — сказал майор. — С тех пор как тебя поповна отшила, ты даже мимо ездишь, как будто ты… Эх, не знаю, что тебе сказать! Тебе надо лечиться, Поздышев. Лечиться!
— А я лечусь уже. — Поздышев набычился, уши его покраснели. —
