Счастливы вместе - Мари Соль
Когда мы разъехались, Севка уже ходил в школу. Как-то раз он спросил:
— Мам, а вы с папой расстались?
А я испугалась его перепуганных глаз, и ответила:
— Нет, что ты, милый? Просто взрослым иногда нужно отдыхать друг от друга.
Он потом долго спрашивал нас:
— Вы уже отдохнули? — а Ромка косился в мой адрес. Мол: «Ты что наплела ему?».
После очередной интрижки с одной из своих секретарш, я застукала Рому с поличным. Глупо очень! Он взял телефон, когда я позвонила. А после забыл отключить разговор. Связь длилась, пока он общался с любовницей. Я услышала даже их секс. Точнее, начало процесса. Воркование двух голосов, один из которых был Ромкин.
Мне было так больно тогда, что развод показался единственной видимой мерой. Я собиралась подать документы. Но у приятеля Ромки, случился обширный инфаркт. Он сильно страдал, ездил к другу в больницу! Я тогда не смогла объявить о разводе, решила — потом. А потом всё срослось, отболело. На фоне всего эта тема казалась пустячной.
— Обещай мне, когда я умру, ты не станешь по мне горевать, — выдал Окунев. То, что друг был ровесником, сильно его подкосило. Он стал думать о смерти, следить за здоровьем, даже пить перестал. Но «цугундер» продлился недолго.
— Конечно, буду! — заверила я.
— Ты не должна, — убеждал меня Окунев, — Ты должна выйти замуж повторно. Обещай мне?
— Да, да, — гладила я его голову, а себя убеждала, что с этих пор всё изменится в лучшую сторону. Вот только, увы…
— Севка спит? — я вздыхаю, смотрю на часы.
— Я сам разбужу его, ешь, — опускает глаза на поднос, — А то кофе остынет!
Я наблюдаю, как муж поднимается. В брюках, свободных, в отличие от тех, что он носит обычно. Домашние лучше сидят! В футболке навыпуск, которая тоже идёт ему больше, чем этот «рубашечный стиль». Носки на нём разного цвета. Он вечно бросает их в кучу, а потом достаёт наугад.
— Приятного аппетита, — желает мне Окунев.
Я уязвлёно молчу. Не прошло! До конца не прошло. Но. Решаю не тратить впустую продукты. Беру с тарелочки булку и мажу её, сперва маслом, потом уже — джемом. Кофе с корицей. Всё как я люблю.
На браслете мерцают цветастые камушки. Левон никогда не дарил мне подарков. По крайней мере, таких! Тот подарок, что он преподнёс, так и лежит в кабинете. Это чайный презент. Чашка с сердцем и надписью «Sweety» и набор шоколадных сердечек, в каждом из них были нежности, вроде: «Любимая», «Сладкая», «Лучшая в мире».
«Ерунда», — скажет кто-то. А я до сих пор не доела их все, и храню этикетки от каждой.
После завтрака, я собираюсь. Севка на кухне ест то, что сумел приготовить отец. Окунев, к слову, неплохо готовит! Он делает это на скорую руку, но всегда получается вкусно. Даже простая яичница выглядит так, будто её приготовил шеф-повар.
— Мам, доброе утро! — приветствует сын.
Он тоже в домашнем, и сходство с отцом так убийственно. Я опускаюсь на стул возле них.
— Ты наелась? Яишенки хочешь? — интересуется Ромка.
Я беру у сынули немного. Бросаю в рот, быстро жую:
— Ты когда познакомишь с Наташкой? — решаю спросить.
— Не спеши, — говорит ему папа.
— Почему? — уточняю, взглянув на него.
— Потому, — отвечает мой муж, — Знакомить с родителями нужно, когда уверен, что это та самая.
— Ну, конечно! Как будто ты знаешь заранее, та она, или не та, — я решаю поддеть.
— Я заранее знал, — он глядит на меня исподлобья.
— Наши родители были знакомы! Забыл? — спешу я напомнить.
— Это сути вещей не меняет, — отвергает теорию Окунев, режет вилкой кусок колбасы.
— Ещё как меняет! А вернее, упрощает, — я продолжаю настаивать, — Были бы мы не знакомы друг с другом с детства, ты бы даже внимания не обратил.
— Рит, ну вот что ты несёшь? — усмехается Ромик, — С чего ты взяла?
— С того, — говорю, — Что родители нас поженили.
— Родители? Разве? Твой папа был против женитьбы, мне помнится, — хмыкает он.
Я кладу в рот кусок огурца:
— Это он притворялся! Чтобы ты ощутил себя завоевателем, — от этой мысли мне даже смешно.
Севка доел, запивает яичницу чаем:
— Наташкин отец говорит, что ей рано встречаться с парнями.
— А она не ровесница разве? — смотрю я на сына.
Тот хмыкает:
— Она классом младше меня.
— Ей пятнадцать? — смеётся отец.
Севка считает в уме:
— Нет, вообще-то шестнадцать.
— Жаль, — сокрушается Окунев, — Лучшая разница — это два года. По себе знаю!
Он адресует мне взгляд, полный смысла. Только вот в чём его смысл, не пойму.
После завтрака, собраны все. Даже Муся выходит в прихожую нас проводить. Севка учится, в том числе и в субботу. У них шестидневка сейчас.
Я работаю, Окунев тоже. Соня у Люси пробудет до вечера. Им весело вместе! И Бублик у них. Так что, садимся в машину. Все трое. Я разрешаю себя подвезти. Машина моя ночевала у клиники. День сокращённый, но всё же приёмный. На мне брюки. Впервые за долгое время. То платье, вчерашнее, бросила в стирку. Скорее всего, не надену уже…
Добросив сына до школы, мы остаёмся в машине вдвоём. Какое-то время звук радио делает тишину между нами выносимой. Но когда Рома тянется, чтобы убавить, я делаю вдох.
— Я записал нас на приём к психотерапевту, — выдаёт он.
— К кому? — усмехаюсь.
— Не важно, это хороший доктор. Его специализация — семейные пары в период кризиса.
Я улыбаюсь, глядя в окно, на пробегающий мимо ноябрьский город:
— Ты думаешь, это поможет нам?
— Уверен, — произносит он твёрдо.
«Мне бы твою уверенность», — думаю я.
Окунев тянет время, как будто нарочно везёт меня так, чтобы дольше.
— Я очень люблю тебя, Рит, — накрывает ладонью мою, когда мы подъезжаем, — Ты единственная женщина, которую я в своей жизни любил. Остальное всё так, шелуха.
Я глотаю слюну, не найдя что ответить. А что я отвечу? Что я его тоже люблю? Я не знаю! Не знаю.
На парковке
