Счастливы вместе - Мари Соль
Глава 5
Нашу квартиру купили родители. Это был их совместный подарок на свадьбу. Жильём они нас обеспечили, а ремонт уже делали сами. Так что, я всё обустроила здесь на свой вкус! В гостиной огромный диван, для семейных застолий. Стол-трансформер, который мы превращали то в шахматный, то в обеденный, то в пеленальный, в зависимости от периода жизни семьи.
А было время, и мы собирали на нём большой яркий пазл. Картина изображала табун вороных, скачущих по берегу моря. Я помню, как Севка выкладывал самого мелкого из лошадей. А отец приговаривал:
— Это все мы. Это мама, а вот он и я! А это — наш мелкий.
— А это? — тыкал пальчиком маленький Сева в ещё одну лошадь, что была даже мельче его.
— А это, — Окунев-старший смотрел на меня из-под тёмных бровей, — А это твоя сестрёнка.
— Сестра? — удивлялся сынуля.
— Окунев, что ты несёшь! — толкала я мужа.
— Ну, ты же родишь мне дочурку? — шептал он мне на ухо.
— Никого я тебе не рожу, — отвечала я сдержано.
Даже сейчас этот пазл продолжает висеть в коридоре. Как нарисованный нами самими, семейный портрет…
Я вхожу. Окунев в зале. Сидит на излюбленном месте. Большое, обитое серым велюром, за столько лет, это кресло уже приняло форму его крепкой задницы. Он включает звук громче, когда я вхожу.
Муся шевелит ушами. Её место силы — диван. Наша кошка, по меркам семейства кошачьих, уже старше нас. Ей семь лет. А это — умножить на семь, на секундочку! Муся у нас, несмотря ни на что, хороша. Ясноглазая. Шёрстка на зависть! А полосочки так расположены, словно кисточкой кто-то провёл.
— Ну, и где ты была? — вопрошает супруг, резко выбрав режим mute среди кнопок на пульте.
Я опираюсь на дверь. Нет желания с ним говорить, а придётся. Алкоголь развязал мне язык:
— А с каких это пор я должна объясняться?
— С таких, — цедит он, вырастает из кресла.
Ромке всегда говорили, что он похож на Александра Домогарова. Просто вылитый киноактёр! Ага. Только я не актриса. Не ту он себе выбрал в жёны. Не ту…
— Я задал вопрос, — говорит, бросив пульт рядом с Мусей. Та от такой фамильярности в шоке. Она у нас — дама серьёзная. Спуску не даст никому!
Когда мы купили собаку, то Муся мгновенно дала осознать новобранцу, кто главный. Первые дни удивлённо взирала с дивана на эту диковинку. Бублик мотался по залу, гонял свой любимый резиновый мяч. А когда он решил привлечь Мусю, она зашипела на пса, как змея. Тот сбежал за диван. Просидел там весь вечер. Пока Муся сама не толкнула к дивану излюбленный Бубликом мячик.
Я опираюсь спиной о косяк:
— Отвали, моя черешня! Я спатки, — оттолкнувшись, иду в направлении спальни.
Но Окунев сзади шипит:
— Проститутка.
Я замираю, как будто хлыстом по спине получила.
— Что, скажешь, не прав? — яростно требует он, — Сколько их у тебя, любовников?
Усмехаюсь болезненно:
— Любовницы у тебя! Это ты, мой дражайший супруг, ебёшь всё, что шевелится. А у меня нет любовников. У меня есть любимый. Он только один. Много лет.
Сзади звучит его смех.
— Докторишка? — с презрением фыркает Окунев.
Он в курсе про доктора. Знает Левона в лицо. Помню, когда он узнал, что я сплю с ним. Не знаю уж, кто «подсобил»! Может, даже из клиники кто-то шепнул ему на ухо? Только Окунев вместо того, чтобы «рвать и метать», пригласил моего кавалера на ужин.
Я тряслась, ожидая услышать, что он пригрозил ему разоблачением. Ведь Мамедов женат! Но, напрасно. Левон позвонил, изложив мне беседу с супругом.
— И всё? — уточнила я, — Даже как-то обидно.
Окунев выяснил, всё ли в порядке у Левона со здоровьем, нет ли каких-нибудь отклонений интимного плана. Попросил предоставить анализы, если он будет и дальше «общаться» со мной. А ещё уточнил, насколько Левон любвеобилен. Да, так и спросил:
— Есть ли другие любовницы? Или только одна?
Левон же сказал ему — я не любовница.
— Ты любимая, — так он меня называл.
Но теперь это слово «любимая» звучит у меня в голове как издёвка. Ведь кроме всего, он меня убеждал, что давно нет интима с женой. Что он любит меня, ожидая, когда его сын подрастёт. И что, кроме меня, в этом мире ему не нужна ни одна из огромного множества женщин. Уж если одно оказалось враньём, почему должно быть правдой всё остальное?
— Не смей его так называть, — бросаю я через плечо. Даже смотреть на него не хочу, так противен!
Окунев хмыкает. Я продолжаю:
— Левон — заслуженный доктор наук. Да он столько людей излечил, что тебе и не снилось!
— Хорошо он устроился, у тебя между ног, — усмехается муж, — Он хотя бы руки моет перед тем, как залезть к тебе в трусики?
— Какой же ты гадкий! — не разжимая зубов, говорю.
— А ты просто ангел, моя дорогая! — глумится Ромулик, — Я-то хоть трахаюсь без любви. А ты умудрилась влюбиться! Ну, что ж? Поздравляю! Взаимно?
— Представь себе, да, — отвечаю с нажимом.
Хотя… Теперь уж не знаю, насколько взаимно. Да и влюбилась ли? А может быть, то была страсть?
— Ну, смотри, мой цветочек, моя Маргаритка, — он подходит, желая коснуться, — Будет больно, когда он отвергнет тебя.
Я сжимаю кулак. Так бы врезала ему по физиономии! Вот только и он в долгу не останется. Знаю ведь, может ударить. Хотя и, ни разу не бил…
Ускользнув, уцепившись рукой о косяк, я иду до супружеской спальни. Думаю, Ромик отстал. Ведь сказал уже всё, что хотел? Нет, едва ли отстанет! Плетётся за мной, продолжая под нос напевать что-то, вроде романса:
— Я вас любииил, любовь ещё быть мооожет, в моей душеее угасла не совсееем…
Я открываю дверь спальни, включаю ночник. Оказавшись внутри, собираюсь закрыться.
— Маргоша, так кто это был? Кто-то трубочку взял и назвался твоим любовником, слышишь? — появляется Окунев.
— Это муж подруги был. Я попросила его подыграть, — говорю. Подобно цапле стою, задрав ногу. Алкоголь уже рассосался по венам. Но лёгкий дурман в голове не даёт удержать равновесие.
Даже зимой я всегда ношу платья. Просто люблю их! Ещё, даже в холодное время года, под платье всегда надеваю чулки. Просто Левон очень любит чулки. Любит трусики с кружевом. Любит поднять подол платья, добраться до мест, где его уже ждут. Так настойчиво, так нестерпимо…
Вот только зимой мне приходится вечно носить поверх всей этой прелести что-то тёплое, вроде рейтуз. Они и
