Воровка - Таррин Фишер
Сколько времени у меня оставалось? Она все еще любила меня? Могла простить меня? Если бы я отвоевал ее у того кретина, могли бы мы в самом деле построить что-то на пепелище, которое сами и создали? Мечты об этом подталкивали меня к краю – выводили из себя. Что она сказала бы, если бы знала о том, что я солгал про амнезию? Мы обманывали друг друга так часто, грешили один против другого – против каждого, кто переходил нам дорогу. Однажды я попытался сознаться ей. Когда шел судебный процесс. Пришел в здание суда рано, чтобы застать ее одну. На ней был мой любимый оттенок синего – цвет аэропорта. У нее был день рождения.
– С днем рождения.
Она подняла взгляд. Мое сердце изнывало каждый раз, когда она смотрела на меня.
– Удивительно, что ты помнишь.
– Почему?
– О, ты стал особенно забывчив в последние годы.
Я криво улыбнулся, принимая ее мрачную шутку.
– Тебя я никогда не забывал…
В голову ударил адреналин. Вот он – мой шанс очистить свою совесть. Но затем в помещение зашел прокурор, и правду пришлось поставить на паузу.
Я съехал из дома, который делил с Леа, обратно в свою квартиру. И занимался лишь тем, что бродил по коридорам, пил скотч и ждал.
Ждал чего? Что она сама вернется ко мне? Что я вернусь к ней? Я ждал, потому что был трусом. Такова истина.
Я подошел к ящику с носками – знаменитому стражу обручальных колец и прочих памятных вещиц – и пробежал пальцами вдоль дна. И, едва нащупав то, что искал, ощутил, как под ребрами что-то толкнулось и заболело. Монетка была чуть зеленой; я зациклился на ней на добрую минуту, вспоминая, сколько раз обменивал ее на поцелуи. Лишь безделица, забавная уловка, которая когда-то сработала, а теперь превратилась во что-то гораздо большее.
Надев спортивные штаны, я отправился на пробежку. Бег помогал думать. Я прокручивал все произошедшее в голове, пока сворачивал к пляжу, огибая маленькую девочку с ее мамой, что неторопливо шли по тротуару, держась за руки. Я улыбнулся. У малышки были длинные черные волосы и восхитительные голубые глаза – она выглядела точь-в-точь как Оливия. Такой была бы наша дочь? Я остановился, согнувшись и упершись ладонями в колени. Это не обязательно должен был быть сценарий из разряда «если бы». У нас все еще могла быть настоящая, живая, наша дочь. Я вытащил из кармана монетку для поцелуев – и побежал к своей машине.
Когда, как не сейчас? Если бы Тернер встал у меня на пути, я бы просто сбросил его с балкона. Когда я заводил двигатель, я был мокрым от пота и крайне серьезно настроенным.
До квартиры Оливии оставалась лишь миля, когда раздался телефонный звонок. С незнакомого номера. Я принял его.
– Калеб Дрейк?
– Да? – я отвечал кратко. Свернул к океану и вжал в пол педаль газа.
– Произошел инцидент… с вашей женой.
– С моей женой?
Господи Иисусе, что она натворила на этот раз? Невольно вспомнился конфликт, в который она ввязалась с соседями из-за их собаки – могла ли она выкинуть какую-то глупость?
– Меня зовут доктор Летч, я звоню из медицинского центра Западного Бока. Мистер Дрейк, ваша жена поступила к нам несколько часов назад.
Я ударил по тормозам, вывернул руль до упора, так что шины издали мучительный свист по асфальту, и рванул в противоположном направлении. Какой-то внедорожник шарахнулся от меня, вильнул и оглушительно загудел в гудок.
– Что с ней?
Доктор прокашлялся.
– Она выпила целую упаковку снотворного. Ваша домработница обнаружила ее и вызвала 911. Сейчас она стабильна, но мы были бы благодарны, если бы вы могли приехать.
Я остановился на светофоре и провел рукой по волосам. Это была моя вина. Я знал, что развод давался ей тяжело, но самоубийство? На нее совсем не похоже.
– Конечно… уже еду.
Я повесил трубку. Повесил трубку и кулаком ударил по рулю. Некоторым мечтам не суждено осуществиться.
Когда я прибыл в больницу, Леа уже очнулась и просила увидеть меня. Я вошел в ее палату, и мое сердце едва не остановилось. Она сидела, опершись на подушки, подложенные под спину, настолько бледная, что казалась прозрачной; волосы – крысиное гнездо. Ее веки были прикрыты, и я воспользовался секундой, чтобы изменить выражение своего лица.
Стоило мне сделать несколько шагов, как она открыла глаза. И едва поняла, кто перед ней, разразилась рыданиями. Я присел на край ее постели, и она ухватилась за меня, всхлипывая с такой страстью, что ее слезы пропитали мою футболку насквозь. Я держал ее долго, и мне хотелось бы сказать, что меня посещали глубокие, значимые мысли, но, по правде, я словно оцепенел. Что-то беспокоило меня, но я никак не мог уловить, что именно. Сказал самому себе: здесь холодно.
– Леа, – произнес я наконец, отстраняя ее от своей груди и снова устраивая на подушки. – Зачем?
Ее лицо было влажным и красным. Под глазами, точно полумесяцы, залегли темные круги. Она отвернулась.
– Ты бросил меня.
Три слова. Я едва не захлебнулся раскаянием.
Она была права.
– Леа, – сказал я. – Я не тот, кто тебе нужен. Я…
Она оборвала меня, развеивая все, что я хотел сказать, в промозглом больничном воздухе.
– Калеб, пожалуйста, вернись домой. Я беременна.
Я закрыл глаза.
Нет!
Нет!
Нет…
– Ты проглотила упаковку снотворного и попыталась убить не только себя, но и моего ребенка?
Она упорно не смотрела на меня.
– Я думала, ты бросил меня, и не хотела жить. Пожалуйста, Калеб… это ужасная глупость, теперь я это понимаю. Прости меня.
Я сам не мог понять, что чувствовал. Что-то между желанием встать и уйти от нее навсегда и желанием остаться и защитить ребенка.
– Я никогда не прощу тебя, – сказал я. – Защищать жизнь, которую ты можешь дать, – твоя ответственность. Мы могли бы все обсудить. Я всегда буду рядом, чтобы помочь.
Ее щеки порозовели.
– Ты имеешь в виду… помочь мне, пока мы разведены?
Она опустила голову, глядя на меня. В ее зрачках словно полыхнуло пламя.
Я ничего не сказал. Мы играли в гляделки, и никто не намеревался проигрывать. Именно это я и имел в виду.
– Если ты не останешься со мной, я не сохраню этого ребенка. Я не стану матерью-одиночкой.
– Ты, должно быть, шутишь.
Я и предположить не мог, что она осмелится угрожать мне этим вопросом. Слишком низко даже для нее. Я открыл рот, готовый угрожать в ответ –
