Воровка - Таррин Фишер

Таррин Фишер

Воровка

Copyright: © 2013,2018 by Tarryn Fisher + All Rights Reserved

© Белоусова Л., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Художественное оформление Я. Клыга

* * *

Страстные маленькие психи, эта книга посвящается вам.

Глава 1

Настоящее

Оливия. Я терял ее трижды. В первый раз – из-за нетерпеливости. Во второй – из-за лжи, зашедшей так далеко, что мы не смогли ее преодолеть. В третий – в этот раз – я потерял ее по вине Ноа.

Ноа. Хороший парень. Я тщательно его проверил. И все же он не был бы достоин ее, будь он хоть наследным принцем Англии. Оливия – произведение искусства. Ее нужно уметь понимать. Нужно знать, как разглядеть красоту за резкими чертами ее характера. Иногда я думаю о том, что она принадлежит ему так, как не может принадлежать мне, и представляю, как впечатываю кулак в его лицо до тех пор, пока от него ничего не останется.

Она моя. Всегда была и всегда будет моей. Последние десять лет нас раскидывает в разные стороны, но мы сталкиваемся на каждом повороте. Иногда по чистой случайности, иногда – потому что ищем друг друга.

Ее любовь способна запятнать твою душу и даже заставить тебя отказаться от нее, лишь бы снять заклятье, которое она на тебя наложила. Я пытался избавиться от Оливии снова и снова. Бесполезно. Ее в моих венах больше, чем крови.

Я вижу ее сейчас, по телевизору. Семьдесят два дюйма экрана целиком заполнены Оливией: черные волосы, нечитаемый взгляд, рубиново-красные ногти стучат, тук-тук-тук, по поверхности стола. Шестой канал освещает сюжет: идет суд над Добсоном Скоттом Орчардом, печально известным насильником, похитившим восемь девушек за двенадцать лет… и Оливия – его защитник. Мне от этого дурно. Я знаю ее лучше, чем кто бы то ни было, но ее решение взять это дело выше даже моего понимания. Возможно, презрение к самой себе толкает ее отстаивать права никчемных уголовников. Однажды она выступила адвокатом моей жены и выиграла дело, за которое ту могли упечь за решетку на двадцать лет. Теперь она совершенно спокойно сидит рядом с новым клиентом, время от времени наклоняясь к нему, чтобы прошептать что-то, пока все ждут, когда же судьи вернутся в зал и огласят приговор. Я допиваю второй стакан скотча. Не понимаю, переживаю ли за нее или из-за нее. Обращаю внимание на ее руки – они всегда выдают, что она чувствует. Она уже не стучит ими, вместо этого стискивая кулаки, прижимая тонкие запястья к краю стола, словно их сковали наручниками. Отчетливо открывается вид на ее обручальное кольцо. Я наливаю еще один стакан скотча, опрокидываю его в себя и отбрасываю бутылку прочь. Экран переключается на комнату для прессы, где репортер рассказывает о присяжных, которые совещаются уже шесть часов, и о том, как это может повлиять на вердикт. Затем он вздрагивает, будто его ударило током. Присяжные вошли в зал суда, где в течение нескольких минут судья прочтет приговор. Мы отправляемся туда.

Я подаюсь вперед, опираясь о колени локтями. Дергаю ногой – нервная привычка – и мечтаю о еще одном глотке скотча. Присутствующие в зале поднимаются со своих мест. Добсон нависает над Оливией; рядом с ним она похожа на хрупкую фарфоровую куклу. На ней синяя шелковая блузка моего любимого оттенка. Ее волосы собраны на затылке, но заколка не удерживает непокорные локоны, волнами обрамляющие лицо. Она так красива… Я опускаю голову, лишь бы не погружаться в воспоминания. Но их не удержать. Каждое из них заполняют ее волосы, длинные и непослушные. На моей подушке, в моих руках, на глади бассейна, где я впервые поцеловал ее. Именно они привлекают к ней внимание: к миниатюрной девушке, окутанной копной вьющихся темных прядей. Она состригла их после того, как мы расстались. При встрече в музыкальном магазине я почти ее не узнал, и удивление придало искренности моей лжи. Мне так хотелось узнать эту Оливию, Оливию, которая срезала собственные волосы так же, как резала настроение в комнате, используя ложь как оружие. Ложь… Если сказать, что ты хочешь, чтобы женщина лгала тебе, это прозвучит безумно. Но Оливия любит своей ложью. Она лжет о том, что чувствует, о том, как ей больно, о том, как она желает тебя, хотя утверждает, будто это не так. Она лжет, чтобы защитить вас обоих.

Я смотрю за тем, как она беспокойно заправляет темный локон за ухо. Для неискушенного наблюдателя это совершенно обыкновенный жест, но от меня не укрывается дрожь в ее запястье. Она волнуется.

Я улыбаюсь. Но улыбка соскальзывает, как только судья объявляет – признан невиновным по причине невменяемости. Господи, она сделала это! Я зарываюсь пальцами в собственные волосы. Не знаю, чего хочется больше – встряхнуть ее или поздравить. Оливия обмякает, не поднимаясь со стула, и охвативший ее шок заметен в напряженном изломе ее бровей. Все обнимаются, хлопают ее по спине. Пока она принимает поздравления, ее прическа оказывается в еще большем беспорядке. Добсона отправят в клинику для душевнобольных, а не в федеральную тюрьму. Я жду, предложит ли она объятия и ему, но она соблюдает дистанцию, ограничиваясь сухой улыбкой. Камера перескакивает на прокурора; тот в ярости. Все в ярости. Она наживает себе врагов – такова ее профессия. Я бы уберег ее, но она не моя. Остается надеяться, что Ноа справится с этой нелегкой задачей.

Я беру ключи и выхожу на пробежку. Воздух густой из-за влажности, пульсирует, отвлекая от мрачных мыслей. Одежда промокает насквозь уже на пороге квартиры, поэтому я сворачиваю налево, к пляжу. Сейчас самый час пик. Я лавирую между бамперами автомобилей, игнорируя впечатленные взгляды. «Мерседесы», BMW, «Ауди» – жители моего района не испытывают недостатка в деньгах. Бегать приятно. От моей квартиры до пляжа всего лишь миля, и, чтобы добраться до него, нужно пересечь два водных канала. Огибая людей, прогуливающихся с колясками, я кидаю быстрый взгляд на яхты и думаю о собственной лодке. Давно я на ней не работал. Возможно, провести день на лодке – именно то, что нужно. Спускаясь к воде, резко поворачиваю налево и бегу вдоль берега. Так я справляюсь с гневом.

Бегу, пока не понимаю, что больше