Воровка - Таррин Фишер
– У нее была кровь. Я точно видел кровь.
Отрицание – приятный спутник. Лучший друг Оливии. Мне до ломки хочется присоединиться к их общей вечеринке.
Оливия в смятении – едва ли не в опустошении. Из-за меня, ради меня.
– Ох, Калеб. Похоже, у нее просто были месячные, и она выдала их за выкидыш.
Проклятье. Черт бы всех побрал. Оливия смотрит на меня так, словно я наивный, легковерный идиот, – и так оно и есть.
Я помню, как Леа практически выгнала меня из палаты прежде, чем я мог бы перемолвиться с доктором парой слов. Помню, как я стоял в дверном проеме и обещал, что останусь с ней, но только если она сохранит моего ребенка. Она явно пыталась увести меня прочь, пока доктор не проговорился бы о том, в каком состоянии она на самом деле.
Оливии ничего не нужно говорить. Она видит, как до меня доходит.
Я уменьшаюсь. Сокращаюсь. Становлюсь маленьким и убогим. Пока мы с Леа то сходились, то расходились, Оливия влюблялась в кого-то другого. Тогда, в Риме, я мог бы просто вернуться к Оливии и избавить нас от всех этих запутанных, мучительных лет.
– Как так получилось с Эстеллой?
– После Рима мы продержались еще несколько месяцев. Леа злилась на меня, обвиняла в том, что я мало нахожусь рядом, и в этом она была права. Поэтому я снова съехал с нашей квартиры. Я был на конференции в Денвере, а она – в поездке с друзьями, когда мы вновь пересеклись. В ресторане. Я вел себя приветливо, но соблюдал дистанцию. Поздно вечером она пришла ко мне в отель. Я был довольно пьян и переспал с ней. Несколько недель спустя она позвонила и сообщила, что беременна. Я даже не задался вопросами. Просто вернулся к ней. Мне было одиноко, я был глуп и хотел ребенка.
О том, что знал, что Леа встречалась кое с кем в то время, я Оливии не говорю. Как и о том, что, когда Леа пришла ко мне, я повелся на ее уловки, потому что пытался заполнить пустоту, которую Оливия оставила внутри меня.
– И она сказала, что Эстелла не твоя? Той ночью ты сказал ей, что требуешь развод?
– Да. Она сказала, что спала с кем-то другим перед лыжным отпуском. А еще сказала, что поехала только потому, что знала, что я буду там, и хотела заставить меня поверить, будто она забеременела именно той ночью.
– Это все ложь, – говорит Оливия. – Эстелла твоя.
В уголках ее глаз блестят слезы. Она не смахивает их, и они льются по ее щекам.
– Она так и продолжит терзать вас с Эстеллой, пока я остаюсь в твоей жизни. У меня есть муж, – мягко говорит она. – Я должна уладить наши с ним отношения. Мы с тобой просто играем в семью, Калеб, но все это не настоящее. Ты несешь ответственность за свою дочь…
Все это – Оливия, Леа, Эстелла – пробуждает во мне ярость. Я резко оборачиваюсь и в два шага преодолеваю расстояние между мной и Оливией, наклоняюсь, опираясь на подлокотники ее кресла, и смотрю ей прямо в лицо. Все, чего я хочу сейчас, – найти свою дочь, но сначала главное. Буду решать проблемы по мере поступления. Мы дышим одним воздухом, когда я говорю:
– Повторяю в последний раз, так что слушай внимательно. – До меня доносится аромат ее кожи. – У тебя и у меня есть будущее. Никто не сможет разлучить нас больше никогда. Ни Ноа, ни Кэмми, ни тем более Леа, будь она проклята. Ты моя. Я понятно изъясняюсь?
Она кивает.
Я целую ее. Глубоко. И покидаю кабинет.
Глава 25
Прошлое
– Что с тобой?
Ладонью она скользнула по моей груди. Я поймал ее прежде, чем она достигла бы моих брюк.
– Смена часовых поясов. Устал после дороги, – сказал я, поднимаясь.
Оливия.
Она сочувственно надула губы.
Я валялся на кровати в номере отеля около десяти минут, пока она болтала с матерью по телефону. Теперь, когда они все обсудили, она явно демонстрировала свои намерения. Я отошел к окну, чтобы она не могла дотянуться до меня так просто.
– Пойду приму душ, – сказал я. Прежде чем она спросила бы, не нужна ли мне компания, я захлопнул дверь в ванную и запер ее на замок. Мне не помешало бы пробежаться, чтобы проветриться и привести мысли в порядок, но как объяснить полуночную пробежку в чужой стране склонной к самоубийству, чрезмерно эмоциональной жене? Боже, начав бежать, я бы не остановился и никогда не вернулся. Я ступил под упругие струи воды и стоял под жалящим кипятком, позволяя ему наполнить себя – глаза, нос, рот. Мне хотелось бы утопиться. Как я мог продолжать жить после того, что произошло? Леа постучала в дверь. Сказала что-то, но я не расслышал, что именно. Я не мог смотреть на нее. Не мог смотреть на себя. Как я докатился до подобного? Отринул единственное, что имело смысл. Я едва не заполучил ее – и сдался вот так просто. «Заполучил» – сказано весьма в широком смысле, ведь Оливия никому не принадлежит. Она витает в воздухе, словно испарения, вызывая противоречия, а затем исчезая. Но я всегда хотел сыграть в ее игру.
Ты должен был так поступить, говорю я самому себе. Ситуация из серии что посеешь, то и пожнешь. И я брал ответственность за свои действия. Терапия, бесконечные брачные консультации. Вина. Потребность исправить ошибки. Сомнения в правильности принятых решений. Притворная амнезия была единственным моментом, когда я отступил от собственных идеалов и сделал то, что хотел, без единой тревоги о последствиях. Я был трусом. Меня воспитали так, чтобы я делал то, что социально приемлемо.
Я стоял под горячей водой, пока она не остыла, затем высушился полотенцем и вышел из ванной. Моя жена – слава богу – уснула, даже не забравшись под одеяло. Какое облегчение: сегодня мне не нужно было играть роль. Ее рыжие волосы пламенным ореолом раскинулись по подушке. Я накинул на нее покрывало, взял бутылку вина и устроился на
