Наталья Калинина - Театр любви
Особенно тяжело я пережила смерть мамы.
Наш последний разговор я помнила до последнего слова. То и дело прокручивала его в голове, но так и не могла согласиться с ней по поводу Апухтина. Сейчас он был последним звеном, связывающим меня с этим миром. Стоит этому звену порваться — и жизнь для меня будет кончена.
Я похудела за то время, что провела в больнице. Ноги, обтянутые в белые чулки из хлопка, — мне не так давно сделали пересадку кожи — казались двумя жердинами, руки висели как плети. Правда, пальцы уже начали слушаться меня, но были красными и распухшими.
Кресло стояло возле окна, из которого я видела Москву-реку, золотые купола кремлевских церквей вдалеке, шпиль высотки на Смоленской площади. Осень уже сбрызнула ярко-желтой краской кроны лип и тополей. Мелкий дождик неслышно ударялся о стекло, растекаясь на затейливые ручейки. В ком нате было уютно — я чувствовала это душой и телом.
Апухтин отлучился в магазин. Я ждала его, то и дело поглядывая на часы. Со вчерашнего дня мы перекинулись с ним всего двумя-тремя фразами — мы все время были на людях. Мне нужно было задать Апухтину несколько вопросов, потому что я успела кое-что вспомнить и сложить в своей голове. Словом, прийти к определенному выводу. Вполне возможно, что я была на ложном пути, ибо не знала многих деталей этого сложного запутанного дела. Апухтин мог кое-что прояснить.
Зазвонил телефон. Он стоял на тумбочке возле моего кресла. Я легко сняла трубку. Какой-то капитан Баранников спрашивал Апухтина.
— Позвоните ему по сотовому, — сказала я, зная, что Апухтин ни на секунду не разлучается со своим телефоном.
— Не отвечает. Вы не знаете, где он?
— Уехал в магазин.
— Давно?
— Минут сорок назад. Точнее сорок пять, — сказала я, посмотрев на часы.
— Очевидно, сели батарейки. Передайте, пожалуйста, чтоб срочно перезвонил.
Я снова стала глядеть в окно. Все магазины рядом. Пора бы ему вернуться.
Телефон зазвонил снова. Прошло минуты две, не больше.
— Таша, — услышала я в трубке. — Ташенька, это я, Саша Кириллин.
Я кинула трубку и стиснула кулаки. Оказывается, грязная игра еще не закончилась.
— Таша, не вешай трубку, — услышала я снова тот же голос. — С тобой хочет поговорить Валентина.
— С тобой случилось несчастье, — узнала я ее голос. Мне казалось, он звучал совсем рядом, и я инстинктивно отстранилась. — Выражаю самые искренние соболезнования. Сашка сказал, что видел твою мать два с половиной месяца назад. Была жива, здорова. Они еще поговорили… Надо же такому случиться…
— Откуда ты узнала номер моего телефона? — недоумевала я.
— Ха. Секрет фирмы. Не имей сто рублей, как говорится. Хочешь повидать своего бывшего… дружка?
— Я только сегодня выписалась из больницы. Еще вся в бинтах и…
— Он тоже не из Лас-Вегаса приехал. Правда, я его чуток подмарафетить успела. Все-таки, как ни верти, Веркин отец. Так что мы подъедем к тебе, ладушки? Тут совсем рядом на машине. У меня тоже есть машина, усекла?
— Но, понимаешь…
— Ты не одна, да? У вас что, с этим подполковником шуры-муры? Да ты не стесняйся — дело житейское. Ты еще молодая баба. Адресок твой мне известен — у меня в вашем доме клиентка живет. Каждую неделю к ней выезжаю марафет наводить. Баксами расплачивается, представляешь? Тебе могу бесплатно соорудить что-нибудь модерновое. Как говорится, по старой дружбе.
— Приезжайте, — внезапно сказала я и, положив трубку, в полном бессилии откинулась на спинку кресла.
Минуты через две я заставила себя встать. Я шла к двери почти четверть часа, с трудом переставляя негнущиеся ноги и обливаясь потом. Звонок не заставил себя ждать. Я открыла задвижку и распахнула дверь.
Валентина с порога протянула мне гвоздики в целлофане.
— Неплохо выглядишь, подружка, — сказала она, протискиваясь в прихожую. — Закрой дверь, — велела она лысоватому грузному мужчине, неуклюже топтавшемуся на пороге. — Тут такой сквозняк, а у меня и так поясница болит.
Исполнив ее приказание, мужчина улыбнулся и протянул мне руку.
— Ты совсем не изменилась, Ташка. С ходу узнал тебя. И мама твоя, царство ей небесное, как картинка выглядела. Жалко мне Зою Петровну, очень жалко.
— Хватит причитать. Лучше помоги ей. Эй, держи, она сейчас упадет!
Я очутилась на руках у этого незнакомого мужчины. От него пахло дешевым одеколоном и бормотухой.
— Ой, да тут как в цветочном магазине! — воскликнула Валентина, заглянув в мою комнату. — Вот как надо ухаживать за женщиной! Ты мне сроду грошового букетика не преподнес.
Мужчина опустил меня на диван в гостиной и сел с краю. Он смотрел на меня и ухмылялся, поблескивая золотыми коронками.
— Что, не признала? — Валентина стояла на пороге с банкой, в которую поставила свои гвоздики. — Я тоже его сначала не признала — шутка ли, десять с лишним лет был в бегах. А Верка как кинется к нему на шею! Целый вечер не отлипала. Что значит родная кровушка.
— Таша, неужели ты не узнаешь меня? Ну да, я изменился. Еще как. — Мужчина вздохнул и почесал затылок. — Север — это тебе не юг, а уж тем более не запад. Правда, денежку там можно заработать. Не шибко длинную, но на хлеб с икрой хватало. Да и приоделся я как следует, машину купил, хоть и подержанную. Ну а шапка у меня была соболья и шуба…
— Не слушай ты его, — вмешалась Валентина. — Как был голодранцем, так и остался. Хоть бы когда ребенку копеечку-другую прислал.
— Меня обманывали много. Один фирмач, помню, золотые горы посулил, а сам взял и ноги сделал. Правда, дружки потом ему устроили веселенькую жизнь — менты труп по кусочкам складывали. Ужасные нравы там царят, Ташенька. Когда-то мы с тобой и представить себе не могли, что жизнь такая грязная и пошлая штука. Помнишь, как мы вечерами сидели в мансарде и мечтали о том, каким будет наше будущее? Нам казалось, оно будет каким-то особенным, не таким, как у всех остальных. Эх, Ташенька, почему наши с тобой мечты не сбылись?
— Хватит сопли пускать, — одернула его Валентина. — Живы — и то слава Богу. Ты скажи ему, чтоб на работу скорей устраивался. — Это Валентина уже ко мне обратилась. — Третий месяц пошел, как на моей шее сидит. Она у меня не железная небось.
— У меня грыжа и радикулит. Плюс ко всему на Севере простатит заработал. Другой раз такие боли начинаются — терпения нет. Холодина там собачья, а туалет на дворе. По-большому ходишь — на лету замерзает.
— Пить меньше надо было, вот что я тебе скажу, — констатировала Валентина. — И за бабами чужими не шастать. Трипперок ты тоже в туалете получил?
— Ну зачем так грубо, Валечка? Да еще при Таше. — Его щеки покрылись густым румянцем. — Это такая пустяковая болезнь. Как насморк. Про это дело даже анекдот хороший есть.
— С бородой. Его еще мой дед рассказывал, царство ему небесное. Ты лучше дай своей Таше слово, что пойдешь с понедельника на работу. Думаешь, этот Тюлькин будет тебя три года ждать?
— Хам он, этот Тюлькин, и жулик. Не люблю я таких. Ташенька, правда ведь противно общаться с хамами и всякими ворюгами?
Я смотрела на мужчину не отрываясь. Мне казалось, я сижу в кино. Происходящее на экране было так отвратительно, что мне хотелось закрыть глаза, заткнуть уши, спрятать голову под подушку. Но я даже пальцем пошевелить не могла.
— Тоже мне чистоплюй выискался. Сам рассказывал, как вагоны со сгущенкой разгружали — три ящика в прицеп, один в сугроб. Алкаши несчастные. Тебе, может, таблетку какую дать? Что это ты такая бледная? — спросила у меня Валентина.
Я резко повернула голову и встретилась с ее взглядом. В ее глазах была ненависть.
— Зачем ты пришла? И привела этого… хмыря?
— Ну ты, подружка, потише. Как-никак он мне муж. У тебя теперь и такого нету. А этот твой милиционер всех баб на Петровке перетрахал. Моя клиентка говорит, они его Царь-пушкой прозвали. У него такой здоровучий х… что бабье от удовольствия поросячим визгом заходится.
Валентина хрипло рассмеялась.
— Уходи!
Я сделала безуспешную попытку встать.
— Да нам с Сашкой некуда спешить. Верно, муженек? Я сегодня выходная, Верка с бабкой на даче. Знаешь, нам теперь своей картошки на всю зиму хватает. Да и капусты тоже. Я выписала из Омска свою матушку — крутится как заводная. Сама всю сирень выкорчевала, березы поспилила. Теперь у нас ни клочка земли даром не пропадает.
— Таша, помнишь, как раньше в Жаворонках здорово было? Особенно весной. — Мужчина вздохнул и поерзал на диване. — Варечка так белую сирень любила. На веранде всегда большие букеты стояли, а в столовой на столе целая ветка в вазе из малахита. Представляешь, она и по сей день цела, только треснула чуть-чуть. Ташенька, ты помнишь ту вазу из малахита? А еще Варечка наливку вкусную делала — со смородиной, да на водочке. Сплошной витамин «ЦЭ».
