Наталья Калинина - Театр любви
Я с трудом подняла веки и увидела над собой чье-то лицо. Его черты расплывались перед моими глазами, превращаясь в сплошное белое пятно.
— Саша, — прошептали мои губы.
Кто-то крепко сжал мое левое запястье, и я вдруг словно вынырнула из бездны, которая готова была навсегда поглотить меня. Пожатие было таким крепким и надежным, что я поняла — бездна отпустила меня.
— Слава Богу, — прошептал знакомый голос. — Танюша, ты видишь меня?
Я напрягла глаза. Расплывчатые черты постепенно стали сливаться во что-то определенное.
— Алеша, — сказала я и вздрогнула, испугавшись собственного голоса.
— Все в порядке, Танюша. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
Я обвела глазами комнату, в которой лежала, и поняла, что это больничная палата.
— Что со мной? — спросила я, еле ворочая тяжелым, словно разбухшим языком.
— Все плохое уже позади. Поверь мне.
— Плохое? А разве было что-то плохое? Я помню только хорошее.
Я закрыла глаза и увидела перед собой Сашино лицо. Это было лицо творца, озаренного внезапным вдохновением. Да, мы творили любовь.
Потом я заснула. Проспала я, наверное, очень долго. Когда открыла глаза, на стуле возле кровати сидел Стас. Он здорово осунулся и оброс светлой кудрявой бородкой. От него, как обычно, пахло зоопарком.
— Стас… — Я попыталась улыбнуться ему. — Это было так здорово, Стас.
У него было угрюмое выражение лица. Не помню, чтоб я когда-нибудь видела Стаса таким угрюмым.
— Врачи сказали, у тебя обожжено шестьдесят пять процентов кожи. Останутся шрамы. На всю жизнь.
— Что со мной случилось, Стас?
— Начался пожар. Этот дурак вместо того, чтоб вызвать пожарных и выскочить на улицу, попытался погасить его сам.
— Кто?
— Сашка. Он всегда был психом. Это знали все, кроме тебя.
— Где он? Почему он не приходит ко мне?
— Понятия не имею. Наверное, сбежал. Нашкодил и сбежал. Он всегда так делал.
— Стас, скажи мне правду. Пожалуйста, Стас. Саша… погиб?
Стас отвернулся. Я видела, как по его щеке сбежала слеза и затерялась в завитке бороды.
— Никто ничего не знает. Нашли какой-то обгоревший труп. Будет экспертиза, но вряд ли она что-то прояснит. Говорят, в том доме еще кто-то был.
— В каком доме?
— Разве не помнишь? В том, который продавался. Ты сама мне сказала, что его хозяева погибли в авиакатастрофе. Я знал всегда — это очень нехороший дом. Твой Сашка купил его и сделал евроремонт. Теперь там только фундамент и черепки.
Глаза Стаса недобро блеснули.
— Врешь.
— Спроси у своего врача. Тебя накачивают день и ночь транквилизаторами, потому ты и отупела. Этот твой новый хахаль боится, что ты дашь дуба, если вдруг узнаешь, что случилось на самом деле. Дурак он. И вообще тут что-то нечисто.
— А где мама? — вдруг вспомнила я. — Почему она не пришла ко мне?
— Мне пора. — Стас встал, громко двинув стулом. — Мирта окотилась. Кроме меня, она никого в клетку не пускает.
— Что с мамой, Стас?
— Думаю, ты еще не в том состоянии, чтоб знать все как есть.
— Стас, не мучай меня.
— Врачи не разрешают тебе нервничать.
— Ты настоящий садист, Стас.
— А ты? Ты надо мной всю жизнь измывалась.
— Идиот! Кретин! Убирайся отсюда! Слышишь? Где Апухтин? Я хочу видеть Апухтина!
Стас наклонился надо мной.
— А еще чего ты хочешь? — злобно прошептал он. — Я, я… Всю жизнь только о себе думаешь.
Я почувствовала, что теряю сознание. Прежде чем оно окончательно померкло, я, собрав все силы, плюнула в эту злую отвратительную физиономию.
— Мама, мамочка… — Я пробиралась какими-то тускло освещенными лабиринтами. Я была голая до пояса. Стены в лабиринте были невысокие, и мою наготу видели люди, блукавшие соседними коридорами. Среди них было много знакомых. Я пыталась закрыться руками — мне было ужасно стыдно, — но руки не слушались меня. Потом я увидела свою правую руку. Она отвалилась от туловища и упала на землю. Я наступила на нее, и меня пронзила жуткая боль.
— Таша, Ташенька, — шептал надо мной знакомый голос. — Пусть все дурное в землю канет, пускай полынь над гробом вянет. Пускай, пускай… Только не бросай меня, Ташенька…
— Скажи Стасу, чтоб он ко мне не приходил. Он стал такой злой…
Я открыла глаза.
— Доброе утро, — сказал Апухтин и поднес к моему рту ложку. — Он больше не придет.
— Почему ты так думаешь? — спросила я, с трудом проглотив бульон.
— Стас постригся в монахи.
— Слава Богу, — вырвалось у меня. Я почувствовала неожиданное облегчение. — Ему не место среди людей.
— Еще ложечку, — сказал Апухтин, поднося к моему рту бульон. — За то, чтоб все было хорошо.
— Где мама? — вспомнила я и захлебнулась бульоном.
— Она немного приболела. Просила передать тебе привет.
— Спасибо. Надеюсь, у нее ничего серьезного?
Апухтин ответил как-то уж очень поспешно:
— Все будет хорошо, Таня. Обещаю тебе.
— У меня сильный ожог. Я превращусь в уродку?
Он улыбнулся и подал мне ручное зеркальце. Я увидела большие темные глаза. И бинты. Кожа на моем лице была белее этих бинтов.
— Ты удивительно красива. Все остальное заживет. И очень скоро.
Похоже, в моей памяти что-то нарушилось. Она словно состояла из отдельных кружочков, квадратов и треугольников, и они находились в непрекращающемся движении. Время от времени они образовывали узоры, которые вызывали у меня похожие на головоломку ассоциации. Один из этих узоров мне удалось разгадать.
— Саша сгорел вместе с тем домом, — утвердительно сказала я и оттолкнула от себя руку Апухтина с ложкой.
— По всей вероятности, это так. Но я ни в чем не уверен.
— А как удалось уцелеть мне? Ведь мы все время были вместе.
— Разве ты не знаешь? Тебя вынес из огня Стас.
— Он уехал последней электричкой, — вспомнила я. — После этого мы с мамой еще долго разговаривали и…
Я вспомнила мамины предостережения насчет Апухтина. Они уже не казались мне чушью.
— Он непредсказуем, Таня. Как и ты. В этом вы с ним действительно родственные души.
— Я обидела его. Хочу попросить прощения.
— Успеешь.
…Возле моей кровати стоял какой-то мужчина. Я знала его, но никак не могла вспомнить, кто он такой.
— Ну как, сестренка? Да ты, вижу, молодцом у меня.
— У меня нет брата, — пробормотала я. — Мой брат хотел меня убить. Если бы не мама, он бы убил меня. Мама не пустила меня к нему и спасла мне жизнь. Я хочу к маме.
По моим щекам текли слезы. Мне было щекотно, но я не могла их вытереть — обе мои руки не слушались меня. А правая к тому же сильно болела.
Мужчина нагнулся и промокнул мои щеки носовым платком.
— То по детской глупости было. Честно говоря, я уже и не припомню как. Я сам три недели в больнице провалялся. Подштопали и выпустили. И тебя тоже скоро выпустят. Подштопают как следует — и гуляй на все четыре. Наш путятинский род крепкий и выносливый.
— Алеша, — пролепетала я и снова залилась слезами. — Они хотели убить тебя. Потому что ты — мой брат.
— Думаю, не только потому. — Он мне весело подмигнул: — У нас тут свои дела. А парни мы крутые, это уж точно.
— Они хотели сделать больно мне. Они убивают всех, кого я люблю. Мама, где моя мама?..
Алеша встал и через минуту вернулся с врачом. Мне сделали укол, и я заснула.
…Однажды во сне я почувствовала запах сирени. Мне показалось, я вижу большой, усыпанный белыми гроздьями куст под окном моей комнаты на даче у Кириллиных.
Я медленно подняла веки. Апухтин сидел на краю кровати и держал в своих ладонях мою правую руку. Она была красная, с пухлыми негнущимися пальцами. Апухтин держал ее так бережно, словно она могла упасть и разбиться.
Он весело улыбнулся мне.
— Скоро заберу тебя домой. Не возражаешь?
— Давно хочу домой. Только у меня нет дома.
— Поедешь пока ко мне, а там видно будет. Я люблю тебя, Таня. Может, сейчас не время говорить об этом, но я бы хотел, чтоб мы были вместе.
— Это невозможно. — Я вздохнула: — Я не должна влюбляться в тебя. Если я тебя полюблю, они тебя убьют.
— Кто?
— Злые силы. Мне снился сон… Нет, я пока ничего точно не знаю. Просто я знаю: они убивают всех, кого я люблю. Чтоб отомстить мне за что-то. Они намеренно делают мне больно.
— Танечка, родная моя… — Апухтин наклонился и осторожно поцеловал меня в губы. — Они больше не смогут сделать тебе больно. Потому что я всегда буду рядом.
— Мама умерла, — вдруг сказала я и вздрогнула: — Когда это случилось?
— На второй день после пожара. У нее не выдержало сердце.
— Ее… уже похоронили?
— Рядом с Китом. На поминках было много родственников и друзей.
— Ты все организовал?
Апухтин кивнул.
Я отвернулась к стенке и стиснула зубы. Мои глаза оставались сухими.
