Девственница для Альфы

— Борись, — шепчет Маркус.

— Против кого?

— Против Цезара, — вглядывается в глаза, а я в его расширенных зрачках тону. — Против его крови и воли.

Цезар смеется, а я впиваюсь в губы Маркуса, а он отталкивает меня и вскакивает на ноги. Я ничего не понимаю. Он возбужден. Он даже дышит отрывисто и переходит на глухой рык, который отзывается в моем теле сладкой негой. Хочу его. И мне не стыдно.

— Подонок, — шипит Маркус.

— Власть развращает, — усмехается Цезар.

Маркус размашисто и несдержанно шагает прочь и покидает комнату.

— Иди за ним, — урчит Цезар. — И позови.

И я повинуюсь, потому что не хочу, чтобы Маркус уходил. Цезар пожелал, чтобы я порадовала его и задержала, и это стало и моим желанием. Выбегаю в коридор:

— Маркус…

Голос у меня томный, тихий и зовущий. Маркус у лестницы оглядывается и сжимает кулаки. Цедит сквозь зубы:

— Где же ты, сволочь мохнатая, когда ты мне нужен?

— Вернись, — шепчу и делаю шаг.

— Только не так… Нет, Соня…

— Не уходи.

Секунда молчания, и Маркус с рыком кидается ко мне взбешенным дикарем, но я не пугаюсь. Сгребает в охапку и въедается в губы. Его язык глубоко в моем рту, будто желает нырнуть до желудка, и я не сопротивляюсь. Отшатывается, рывком разворачивает к себе спиной и валит на ковровую дорожку. Со стоном, в липком и густом бреду, выгибаюсь в спине и неразборчиво клокочу, требуя, чтобы Маркус сжалился надо мной.

Он берет меня грубо, один резким и глубоким толчком. Вспышка боли растворяется под бурлящей похотью, что отравила кровь. Мое лоно туго обхватывает твердый, как камень, член, что растягивает и распирает изнутри. Маркус заполнил меня, и резкими рывками пробивается на новые глубины моего громкого и истошного безумия.

Дергает за волосы, и я в истеричном стоне запрокидываю голову. К косяку дверного проема приваливается плечом Цезар и скрещивает руки на груди и с самодовольной улыбкой смотрит в глаза. Гипнотизирует, проникает в подсознание и очаровывает.

Фрикции обезумевшего Маркуса ужесточаются, и подкатывают волны спазмов, что разъедают мое нутро. Они нарастают, охватывают тело судорогами и в глазах темнеет. В голове словно рвется тонкая нить, и стены с потолком обрушиваются на меня острыми осколками. Они пронзают мышцы с костями, а мои крики рвутся из глубин живота.

Мне кажется, что я умираю в сильном приступе истерии и конвульсий. Я чувствую, как экстаз Маркуса мягкими толчками заполняет меня, и захлебываюсь в хриплых стонах, не разрывая зрительного контакта с ухмыляющимся Цезаром. Он доволен мной? Ему нравится то, что он созерцает? Маркус наваливается на меня в последних волнах оргазма, и через пару секунд сползает с меня на пол, выпускаю волосы из яростной хватки.

— Это было громко, дико и…

— Заткнись.

— Я в своем доме и на своей территории.

Я не чувствую ни ног, ни рук. Лишь пульсирующую жаро и тянущей болью промежность. Под щекой — плотный ворс ковровой дорожки, а из полуоткрытого рта стекает слюна.

— И сколько ты не был с женщиной, Маркус?

— Отвали.

— В этом твоя проблема. Ты ни зверя не слышишь, ни мужчину в себе.

— Я вырву тебе глотку.

— Да ты сейчас встать не в силах. У тебя там яйца не лопнули?

Закрываю рот, тяжело сглатываю и медленно моргаю. В воспаленный разум проникают острые нити реальности. Между ног будто раскаленный шар поместили. У меня случился первый коитус. Грубый, яростный и животный.

— Соня, — насмешливый голос Цезара обжигает меня и я вздрагиваю. — Я же сказал, тебе понравится.

Приподнимаюсь на локтях и с присвистом выдыхаю, глядя на Цезара, который отталкивается от косяка плечом и делает неторопливый и ленивый шаг ко мне.

— И не слушай ты этого болвана. Бороться? Он сам этого не умеет.

— А уже и смысла нет бороться, — тихо отзываюсь я.

— Верно мыслишь, Соня.

— Сними с нее этот чертов ошейник, — глухо порыкивает Маркус.

— Сам сними, — смеется в ответ Цезар. — Это вполне может быть тебе по силам. В тебе та же кровь, что и в моих жилах.

Перевожу взгляд на Маркуса, который накрывает лицо рукой:

— Почему тебе не оставить меня в покое?

— Это ты, сука, никак не оставишь меня в покое! Рыскаешь тут! Сидишь в кустах и смотришь. Смотришь! Смотришь и смотришь! — повышает голос Цезар. — Не будь ты мне братом, я бы тебе давно глотку вырвал.

— Да я будто в курсе, чего я рыскаю тут! — рявкает Цезар и вскакивает на ноги. — Это ты у волка спроси!

— А он не говорит, знаешь ли! Это просто тупая зверина! И вот ее притащил, — вскидывает в мою сторону руку, — и вы начали срастаться!

— Утащи ее обратно!

— Эта сучка теперь моя Омега, — Цезар скалится на Маркуса. — Будет тут в ошейнике ходить до самой смерти. Ты меня понял? Жалко девочку, возмущен братом-мудаком? Вперед! Сам снимай ошейник! Твоя кровь ее освободит, если ты, урод бесполезный, научишься хотя бы контролировать свою ипостась! Я в курсе, Маркуша, что ты сейчас изо всех сил пытаешься обратиться, — ласково воркует Цезар и в гневе ревет, — но у тебя опять нихрена не выходит! Сраный слабак!

Цезар явно провоцирует брата на агрессию. Его негодование и презрение ненастоящее, наигранное и фальшивое.

— А ну, пошла в комнату, — Цезар обращает на меня злобный взгляд, уловив мои мысли. — И готовь свой рот для усердной работы.