Девственница для Альфы
— Лучше бы ты был волком! — взвизгиваю я, когда Цезар спускает меня на ноги в мрачном кабинете с мебелью из темного дерева и кожи. — Волк другой! Он милый, а ты… ты… и твой брат…
— Не держи в себе, — Цезар шагает к столу.
И как странно он выглядит посреди строгого и дорого антуража голым. Ему бы сейчас тут в костюме-тройке расхаживать, а не трясти хозяйством.
— Вы два бессовестных извращенца!
— Признайся, Соня, что тебя взбудоражила перспектива…
— Нет!
Перспектива оказаться игрушкой для близнецов меня напугала. Один Цезар чего стоит! Я его одного знать, как мужчину, не желаю.
— А это ты уже лукавишь, — выдвигает ящик стола и поднимает на меня взгляд, — я тоже не считаю правильным делить одну сучку на двоих, но мне надо брата вытащить, Соня.
— Ты мог просто не трахать его невесту!
— Тогда бы его на другом переклинило, — пожимает плечами. — У него проблемы с обращением всегда были. И что забавно, он ничем мне не уступает, однако его волк — с придурью. Его зверь… Даже не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты поняла.
— Я не хочу ничего понимать.
— Он хочет по лесу бегать, зайчиков ловить и в грязи валяться, — Цезар достает из ящика тонкий обруч из белого металла. — А остальное его не интересует. А невеста, которую я трахнул, не стала для него трагедией или причиной, чтобы отмудохать меня и занять мое место Альфы, что невероятно меня печалит. Он просто прыгнул в волка и побежал на радостях в лес за зайчиками.
— Ты хотел, чтобы Маркус забрал твой статус Альфы?
— Я был молод и глуп, — делает ко мне шаг. — В юности всегда терзают сомнения и велик соблазн бросить все и сбежать. Маркус это и сделал.
— Лучше бы и ты сбежал в лес… — сжимаю кулаки.
— У меня были другие планы.
— Какие? — в тихом любопытстве спрашиваю я.
— Стать свободным художником, — с издевкой отвечает Цезар.
Врет же. Какой из него художник? Я бы поверила в то, что юный Альфа пожелал оставить лес, например, ради карьеры в боях без правил. Я думаю, что Цезар отлично бы смотрелся на ринге со сломанным носом, окровавленной харей и заплывшим глазом.
— Какие у тебя странные фантазии, Соня, — неторопливо шагает ко мне. — Может, я в душе ранимый мальчик, который мечтает о мольберте и томных натурщицах?
— На ранимого мальчика ты не похож… Ты чудовище, — цежу сквозь зубы я. — Жестокое и бессердечное чудовище.
Цезар молча раскрывает тонкий обруч и ухмыляется. Это взгляд маньяка, который решил жертву напоследок помучить.
— Что это? — отступаю и вжимаюсь в дверь, с недоумением наблюдая, как Цезар проводит пальцем по внутренней стороне обруча, на котором остается кровь.
— Твое наказание, — улыбается. — Ты была плохой девочкой, и пришло время научить тебя покорности. Сама ты вряд ли придешь к осознанию, что от тебя тут ждут только послушания.
— Не надо…
Я не могу пошевелиться под пристальным взглядом Цезара, который опять взял под контроль мой разум. Вот я и побыла смелой и наглой пленницей, а меня предупреждали.
— Теперь ты моя Омега, — от его самодовольной ухмылки подкашиваются ноги.
Шею обжигает тонкий обруч из белого металла. В глазах темнеет. Раскрываю рот в немом стоне отчаяния. За что?
— Никаких больше капризов, Соня, — Цезар пробегает по щеке теплыми пальцами, и его голос плавит сознание. — Моя без никаких “но”. И телом, и душой.
Медленно моргаю, сглатываю и удивленно вслушиваюсь в голос Цезара. Тихий, утробный и бархатный. Кровь, хлынув густым и горячим потоком в низ живота, плавит мышцы как воск. Опускаю взгляд на естество Цезара и хочу его коснуться нежными поцелуями, ведь оно так пугающе прекрасно.
— Вот так фокус, да? — поддевает пальцами подбородок и вынуждает поднять взгляд. — Мои желания теперь твои.
— Ты хочешь расцеловать себя там внизу? — в удивлении распахиваю глаза. — Но у тебя не получится, это надо быть очень гибким.
Лицо у Цезара недоуменное. Секунда, и его глаза вспыхивают возмущением, которое пугает меня до дрожи в коленях.
— Но если ты… — жалобно говорю я в желании успокоить разъяренного Альфу, — будешь тренироваться каждый день… у тебя все получится…
Я опять что-то не то сказала, потому что Цезар бледнеет, а зрачки расширяются в темной злобе.
— Соня…
— Гибкости можно научиться в кратчайшие сроки…
— А тебе бы не мешало научиться держать язык за зубами, — глухо рычит в лицо.
— Но я лишь хотела…
Я вскрикиваю, потому что ошейник раскаленной нитью обжигает шею, разъедает кожу и пронизывает хрящи, мышцы черной паутиной, которая расходится по всему телу. Подкашиваются ноги, и Цезар подхватывает меня на руки:
— Через пару часов должно отпустить. Да не кричи ты так, Милостивая Луна! ты же не ждала, что моя кровь будет для тебя сладким нектаром?
