Девственница для Альфы
— И зачем ты это сделал?
— Потому что могу. И смотри-ка заявился, красавец. Что, так понравилась?
— У тебя совсем тормозов нет?
— А у тебя?
— У меня в другой плоскости нет тормозов, Цез.
— И эта плоскость начинает идти трещинами…
Голоса перерастают в рык, и кто-то по мне прыгает, катается и чем-то пушистым по лицу избивает. С криком распахиваю глаза. И у моих ног замерли два белых волка со злобными оскалами.
Я причмокиваю, зеваю и протягиваю руки, пребывая в полудреме:
— А ну, идите сюда, хвостики.
Волки недоуменно переглядываются, прячут клыки и пригибают морду к одеялу.
— Давайте… — зеваю и подманиваю, перебирая пальцами.
Опять косят друг на друга злые глаза и ползут с недовольным ворчанием. Через несколько секунд лежат, прижавшись к моим бокам, и сердито сопят в шею.
— Какого черта мы делаем?
— Без понятия. Мохнатая и клыкастая плоскость решила, что будет очень приятно полежать…
— Тихо, — похлопываю возмущенных волков по пушистым лопаткам. — не ругаемся.
Хвостами бьют, а после опять рычат и спрыгивают с кровати. Секунда, и по обе стороны стоят голые Цезар и Маркус.
— Другая плоскость хочет иного, да, братец? — Цезар скалится в улыбке. — А твоя мужицкая плоскость…
— Стоит, — перебиваю я его сонным голосом и перевожу взгляд с одного эрегированного красавца в переплетении вздутых вен на другого, — и твоя плоскость тоже стоит. А моя плоскость…
Я возбуждена. Я чувствую под одеялом пульсирующий жар и как набухает лоно ноющим желанием.
— Что ты со мной сделал? — поднимаю взгляд на Цезара.
Во мне нет больше гнева, негодования и страха. Что-то во мне надломилось и из трещины просочилось что-то густое, темное и горячо желающее соития. И мой вопрос прозвучал сладким зовом, на которое Маркус отзывается утробным рыком.
— Что он со мной сделал? — обращаю на него свой взор и улыбаюсь. — Мне страшно…
И вот кокетство вылезло. Хочу казаться маленькой и слабой, чтобы у Маркуса проснулось желание меня защитить и обогреть, а после… С губ слетает тихий стон.
— Ты теперь Омега… — сдавленно отвечает Маркус.
— Что это значит? — сажусь и закусываю губу.
— Прекрати…
— Что?
Я как в тумане. Даже не так. Я будто пребываю в эротическом сне, который пронизывает тело теплой паутиной желания, против которого не может бороться сознание, потому что угнетено дремотой.
— Какой же ты мудак, Цез… — рычит Маркус.
— И ты неплохо держишься, — Цезар ухмыляется и садится на край кровати, — Соня…
Подоткнув под спину подушку, откидывается назад и раскрывает руки для объятий:
— Кто моя девочка?
Ныряю в его объятия с диким восторгом и, прильнув к его мощной и мускулистой груди, вдыхаю терпкий запах у его ключицы. Голова кругом идет от древесного мускусного аромата, который, кажется, пронизывает мозг.
Мой самец.
Я ему принадлежу.
Я его хочу.
Я желаю его поцелуев.
Вязкие мысли перетекают одна в другую. Моя рука спускается по напряженному рельефному прессу к лобку. Меня охватывает дрожь, когда касаюсь бархатных яичек и смыкаю пальцы на каменном основании.
— Цезар…
Он такой большой, сильный и горячий. Касаюсь губами набухшей венки на его бычьей шее. И мне все равно, что сейчас у кровати стоит Маркус и глухо порыкивает.
— Ты так сладко пахнешь, — шепчет Цезар. — Люди не должны пройти весь цикл обращения. Если не позволить зверю окрепнуть, то…
— Получаются Омеги, — шипит Маркус. — Рабы… Рабы Альфы, посмевшего отравить человеческую кровь своей и привязать жертву к себе…
Поскрипывает матрас, и Маркус проводит теплой ладонью по моей линии бедра:
— И Омеги лакомый кусочек…
— Поцелуй его, — выдыхает в губы Цезар. — Он заслужил награду за то, что осмелился переступить порог моего дома.
— Разве я могу?
— Можешь.
Нехотя убираю пальцы с подрагивающего естества и разворачиваюсь к Маркусу. От него тоже тянет терпким запахом, что идет от Цезара.
— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
В их венах течет одна кровь и источает одни и те же феромоны, которые очаровывают, подчиняют и загущают мысли желанием. Поддаюсь к тихо рыкнувшему Маркусу.
— Я тебя поцелую, — обхватываю бледное лицо, — можно?
А он в ответ клокочет что-то бессвязное, и я целую его. Бесстыдно, глубоко и нежно. Цезар ныряет рукой между бедер, проскальзывает между ноющих и опухших складок. Под мой стон проникает пальцем до последней фаланги в истекающую густой смазкой дырочку. Маркус глотает мой стон, и во мне уже два пальца. Выгибаюсь в спине.
— Хочешь?
— Хочу, — прерывисто отвечаю я, и в глазах темнеет от желания.
— Ну, разве она не очаровательна? — хмыкает Цезар и под мой жалобный всхлип вытягивает пальцы. — Ну, ты остаешься?
