Девственница для Альфы
— Не выходит? — тихо спрашиваю я, а у самой между ног дико свербит.
Да к черту этот ошейник. Я жажду Цезара. До глухого клекота в груди. Только я хочу поцеловать его, как Маркус поддается в нашу сторону и пробегает пальцами по ошейнику, который отзывается теплой и приветливой вибрацией.
— Может, — выдыхаю я в лихорадке возбуждения, — меня вдвоем…
Нет сил терпеть этот зуд между ног. Накидываюсь на Цезара с рыком, впиваюсь в его губы и валю на спину. Он недовольно урчит, предпринимает слабые попытки меня спихнуть, но он тоже на грани. Игнорирую ноющую боль. Обхватываю пальцами его твердый член, направляю и с диким стоном насаживаюсь на охнувшего Цезара.
— Плохая девочка, — глухой рык рвет пелену моей отчаянной истерики.
— Надо с нее снять ошейник! — шипит Маркус.
Затыкаю рот Цезара, который хочет что-то рыкнуть в ответ, и на меня сверху накидывается Маркус. Пытается оттащить, но его утягивает на дно мое возмущенное мычание.
— Нет… нет… — клокочет он, а сам пробегает пальцами между ягодиц, размазывая вязкие соки, которыми я истекаю. — Я должен…
Скользящий и уверенный толчок, что плавит внутренности раскаленным копьем. Я вскрикиваю, но через мгновение меня закручивает в водоворот стонов, рыка и несдержанных рывков. С двух сторон меня давят, целуют, кусают и долбят глубокими грубыми фрикциями.
Боль сплетается с черным удовольствием, что пронизывает мою утробу густым ядом. Моя личность стерта, и между двумя мужчинами беснуется течная сука, которая не знает, что такое стыд. Я кричу, выгибаюсь в спине и со стонами ныряю в бурлящий омут экстаза. Он рвет меня на части спазмами, судорогами и визгами. Небо обрушивается на меня рыком Маркуса и Цезара, которые распирают меня мягкими пульсирующими выстрелами, что растворяются в темных глубинах моего тела.
Падаю на грудь Цезара. Болезненно всхлипываю, когда Маркус со стоном выскальзывает из меня и валится на траву. Кольцо мышц вздрагивает и медленно смыкается со слабой вспышкой тянущего дискомфорта.
— Зверь бы не пошел на такое… — шепчет Маркус.
— Да харе ныть, — тяжело вздыхает Цезар, а его сердце гулко бьется в груди. — Раз твой зверь не увел тебя в лес в очередной истерике, то, — обнимает меня и аккуратно укладывает на траву, — то твое нытье — ложь. Тебе понравилось. Да? — заглядывает в мои глаза. — И тебе, Соня.
Возбуждение тает, вспышки удовольствия затихают, и проступаю пятна боли и жестокой реальности. Сознание проясняется. Сглатываю и отползаю от Цезара, который в ответ недобро щурится.
— Нет… — шепчу я, а между ног тянет липкой болью. — Нет…
— Прости, — тихо отзывается Маркус.
— Прости? — перевожу на него обескураженный взгляд и повторяю. — Прости?
— С Омегами всегда так, — Цезар садится и ухмыляется. — Очень тяжело сопротивляться их желанию, а они, в свою очередь, не могут противостоять Альфе… Это порочный круг, Соня.
Касаюсь опухшей и горячей промежности и в ужасе рассматриваю пальцы в вязкой, мутной смазке и белесой спермы с вкраплениями крови. Перевожу взгляд на двух братьев и медленно моргаю. Да я бы в жизни с двумя, да на траве… Да еще и не по любви и на грани насилия…
— Не было насилия, — Цезар сердито хмурится.
— Ты мне будешь тут заливать, что не было насилия? — зло шепчу я. — Ты меня похитил, за волосы сюда притащил, ошейник надел и превратил в… в… Кого?! — взвизгиваю я. — В кого?!
— Омегу, — едва слышно отзывается Маркус. — Соня… Мы тоже заложники ситуации… Цезар всегда был идиотом… Вспыльчивым и никогда не думает о последствиях.
— А ты думаешь? — меня трясет в панике.
— Нет.
Меня внезапно охватывает ярость, которая вылетает отчаянным и оглушительным криком. На волю рвется оскорбленный и униженный человек, который отказывается быть омегой или рабыней. Никто не имеет права меня лишать свободы, чтобы превратить меня в куклу для утех. Я так не хочу, мне так не нравится!
— Соня! — рявкает Цезар.
— Пошел ты! — вскакиваю на ноги, и меня немного ведет в сторону. — Урод! И ты тоже! — вскидываю руку на Маркуса. — Два подонка!
— Соня, — Маркус буравит меня темным взглядом, в котором я замечаю тень возбуждения. — Тише.
Они опять готовы к подвигам под ночным небом, и из моего нутра тоже поднимается теплая волна возбуждения.
— Нет!
Я опять срываюсь на крик, отказываясь от гадкой суки, что засела во мне. И она в восторге от ошейника на шее. Она срослась с ним, и она принадлежит не только Цезару, но и Маркусу, ведь в их жилах кипит одна и та же порочная и грязная кровь.
— Заткнись!
Ошейник вибрирует и разъедает кожу огнем. По черепу ползут трещины боли, а я все никак не замолкну, исторгая крики. Обруч стягивает шею, режет ее, перекрывает кислород.
— Вот сука! — Цезар подрывается с места. — Да ты себя так убьешь!
Подскакивает ко мне, и раздается щелчок. Моя голова будто раскалывается надвое, и мир потухает.
— Соня! — рев Цезара сотрясает мрак, и воцаряется черная тишина.
